осел в Берлине, с наступлением власти фашистов перебравшись в Париж (его жена была еврейкой, хотя Белозерская считала её украинкой).

В эмиграции написал художественный отчёт о своём путешествии «Богомолы в коробочке» и тетралогию из жизни купцов-старообрядцев «За миллионами» (последнее произведение было переведено на английский язык). Он был автором и других книг, в основном авантюрных романов и детективов.

Крымов, который, в общем-то, был неплохим человеком и помог многим эмигрантам, прототипом был только в некоторой степени. Корзухин – всё же персонаж изрядно окарикатуренный. И в этом смысле он пришёлся ко двору в СССР.

Борис Соколов обращает внимание на то, что «только сцена из пьесы, содержащая его “балладу о долларе” (в несохранившемся черновом варианте “Рыцарь Серафимы” ей противопоставлялась “баллада о маузере”, которую, вероятно, произносил будённовец Баев), увидела свет при жизни Булгакова в 1932 г., не встретив цензурных препятствий. Париж озаряется в балладе золотым лучом доллара рядом с химерой собора Нотр-Дам. Открытка с изображением этой химеры, привезенная Л. Е. Белозерской, была в архиве Булгакова».

Совершенно очаровательная деталь – позже Валентин Катаев вложит своеобразную «балладу о долларе» в уста персонажа, прототипом которого был… сам Булгаков! Катаев ухаживал за сестрой Михаила Афанасьевича Еленой (Лелей), а тот был против брака, напирая на то, что свой брат-писатель – голодранец без постоянных источников к существованию. В перспективе он оказался неправ – бывший белый офицер Катаев отлично устроился при советской власти и ещё при жизни числился классиком.

Интересный факт о космополитизме Крымова рассказал поэт Кирилл Померанцев. Крымов торговал с Россией и сумел нажить на этом немалое состояние: «В 1920-х годах распространились слухи о том, что закупавшее на Западе товары в кредит советское правительство не сможет заплатить по векселям. Ройземан (Партнёр Крымова в СССР. – В. Ст.) заверил Крымова, что сможет, и Крымов по дешёвке стал векселя скупать и, когда пришёл им срок, получил за них большую сумму».

Другим прототипом Корзухина считается меньшевик Алексей Максимович Никитин, занимавший посты министра почт и телеграфа, а потом и внутренних дел во втором и третьем Временных правительствах с июля по октябрь 1917 года. После Октябрьской революции пытался бороться с большевиками, участвовал в «беге к морю» деникинской армии (Булгаков в этом беге не участвовал – наблюдал со стороны), но каких-то особых лавров не стяжал. После окончания Гражданской войны продолжал жить в Москве и был расстрелян только на излёте «большого террора», в 1939 году. Он был вхож в московские литературные круги через свою жену Евдоксию, в чьих «никитинских субботниках» участвовал и Булгаков. Никитина считается одним из прототипов Серафимы.

Кажется, в этом персонаже ничего особенно демонического нет… Тем не менее Корзухин в некотором роде является предшественником Воланда. По крайней мере, в одной его, мефистофельской, ипостаси – «часть вечной силы я, всегда желавшей зла, творившей лишь благое». Он действительно редкий мерзавец («вы самый омерзительный, самый бездушный человек, которого я когда-либо видел», – говорит ему Голубков), но конечный вклад его в развитие повествования сугубо позитивный – отказавшись от жены, он спас её (и себя) от немедленной виселицы, а заодно и освободил Серафиму для счастья с Голубковым. Ну и в конечном итоге денег на возвращение в Россию дал. Так что персонаж получился неприятный, но не то чтобы совсем уж негативный…

Рыцарь Серафимы

Вообще «Рыцарь Серафимы» – первоначальное название пьесы «Бег». При этом в качестве рыцарей Серафимы Корзухиной выступает «белая гвардия» в лице Хлудова, Чарноты, Люськи и др. Но главным «рыцарем» является, безусловно, приват-доцент Петербургского университета Сергей Павлович Голубков.

Автор сразу обозначает своё отношение к этому образу: Голубков – явная анаграмма с фамилии Булгаков. То есть персонаж задумывался как автобиографический.

Писатель и доцент

Голубков – сын профессора-идеалиста. Собственно, как и Булгаков, который был сыном профессора Духовной академии (то есть, по умолчанию, идеалиста). Более того, сам Голубков, как правильно отмечал Ричард Пикель, идеалист до мозга костей, ну и Булгаков пытался выглядеть так же (кстати, многих убедил, раз уж по сей день находятся люди, которые считают, что Михаил Афанасьевич в Москве расхаживал в белогвардейской форме и чуть ли не открыто употреблял наркотики).

Голубков бывал (или жил) в Киеве. Во всяком случае, он упоминает об этом факте своей биографии в разговоре с Серафимой.

Голубков не может противодействовать злу насилием, что особенно ярко проявляется в сценке во врангелевской контрразведке, где идеалист с лёгкостью необыкновенной сдаёт Серафиму. Отметим, что Булгакова этот момент мучил до конца жизни: сцена убийства еврея в Киеве в феврале 1919 года, свидетелем которой он стал, кочует из произведения в произведение, вплоть до рассказа «Я убил», где герой всё же расправляется с негодяем-петлюровцем. Кстати, личностный рост Голубкова в пьесе наблюдается – в Стамбуле он прогоняет грека, которому собиралась отдаться Серафима, как раз силой.

В то же время биографических различий у персонажей значительно больше.

Голубков – приват-доцент (внештатный преподаватель вуза), в отличие от военного врача Булгакова. Профессия тут подобрана специально, чтобы подчеркнуть идеализм и неприспособленность к жизни персонажа. Врач всё же более рациональная специальность. Кстати, в мемуарах обычно обращают внимание на практическую хватку Булгакова, хотя сам он к своим деловым способностям относился критически (или делал вид, что относился критически).

Голубков отступает вместе с белыми по Украине. В биографии Булгакова такого не было: он до осени 1919 года жил в Киеве, потом был мобилизован и отправлен на Кавказ. Поездка на Кавказ наверняка была непростой, но «бегом» в собственном смысле всё же не являлась. Не было у Булгакова «бега» и на Кавказе – там он сначала участвовал в боях с восставшими чеченцами, а потом работал в госпитале. В момент, когда надо было эвакуироваться, он заболел. Так что об отступлении белых под натиском красных он знал с чужих слов.

Голубков, несмотря на свою житейскую бестолковость, смог эвакуироваться в Турцию и даже побывать в Париже. Булгаков не успел этого сделать, когда бежать из России можно было сравнительно просто. Поездка в Париж так и осталась для него несбыточной мечтой.

В общем, Голубков не совсем Булгаков. Скорее, это его идеализированная версия, в которой он реализовал ряд альтернативных ходов своей биографии.

Прототипы

Помимо самого Булгакова, у Голубкова были другие прототипы, более подходящие биографически.

Прежде всего, это Илья Василевский, писавший под псевдонимом Не-Буква. Странный псевдоним связан с тем, что существовал другой популярный журналист Василевский, имевший псевдоним Буква. При этом он тоже был И. Василевский – только не Илья, а Ипполит.

Булгаков