В 1981 г. Бруно избрали в старейшую итальянскую академию Accademia dei Lincei вместе с В. Паули, П. Пазолини и Б. Пиотровским. Рекомендовали Бруно Э. Амальди и президент Академии Дж. Сальвини. Причем обычно кандидатуры сначала номинируются, а затем голосуются. Однако для ученых, величие которых очевидно, процедура голосования не проводится. Именно так произошло в случае Бруно [29].

В 1982 г. Бруно был приглашен на Конгресс по истории физики в Париж. Однако французское правительство отказало ему в визе. Доклад Бруно был зачитан в его отсутствие. Друзья прислали ему поздравительную открытку, которую подписали Эдоардо Амальди, Пьер Оже, Чженьнин Янг, Юлиан Швингер, Леон Ледерман и Джек Стейнбергер.

В 1983 г. Понтекорво был приглашен в Италию на симпозиум по случаю 150-летия со дня рождения Нобеля, где было 40 Нобелевских лауреатов. Бруно потом рассказывал на семинаре, как он был председателем во время доклада изобретателя транзистора У. Шокли. Шокли был известен своими расистскими высказываниями и постоянными скандалами, а в своем докладе стал утверждать, что ядерная война – это не так уж плохо, она вновь включит механизм естественного отбора, и это вольет новую свежую кровь в дряхлое человечество. Бруно попал в сложное положение, но понял, что сделать ничего нельзя – человек просто сумасшедший.

Затем была поездка в Рим, где Ватикан организовал торжественную реабилитацию Галилея. 40 кардиналов сидели с одной стороны главного зала Ватиканского дворца, и 40 ученых – с другой (https://t.me/bruno_pontecorvo_photo/44). Речи произносили папа Иоанн Павел II и Антонио Зикикки. Бруно понравилось то, что говорил папа, и удивило заявление Зиккики. «Представляете, – говорил Бруно. – В зале сидит Абдус Салам[58], а Зиккики в его присутствии говорит, что для ученых всего мира высшим авторитетом является папа римский».

В 1984 г. по случаю 50-летия открытия Ферми в Болонье проводился конгресс «Итальянская физика и слабые взаимодействия». Организаторы конгресса А. Бертин и А. Витале вспоминают, что на конгресс приехало много знаменитостей и они для себя каждому дали прозвище. Бруно получил звание «luminoso» (яркий). Как они пишут, Бруно поражал всех своим свойством смотреть на собеседника исключительно приветливо и добро. Хозяин ресторана, в котором Бертин и Витале обедали с Бруно, узнал Бруно и попросил автограф для своей дочери. Вместе с Бруно они посетили церковь Сан-Петронио. Там оба попали в неудобное положение, поскольку не смогли поддержать разговор о скульптурах Якопо делла Кверча. Оказалось, что Бруно знал о его творчестве намного больше, чем оба Антонио вместе взятые [145].

Президент итальянского физического общества Ренато Риччи тоже был удивлен знаниями Бруно о достопримечательностях Болоньи. В своем интервью [146] он говорил: «Мы хотели показать ему город, но оказалось, что он знал о нем больше, чем мы!» Риччи также подчеркивает тосканский акцент Бруно и его аристократический язык. Например, он никогда не называл жену – moglia, только spousa – супруга.

В целом, абсолютно прав Эдоардо Амальди, который четко сформулировал, что и в Канаде, и в Советском Союзе Понтекорво был «выдающимся послом итальянской культуры и обычаев» [170].

До 1989 г. Бруно не давали визу во Францию. Но в 1991 г. он посетил Париж, где после долгих лет разлуки увидел здание Коллеж де Франс, где работал в молодости, и встретился со старыми коллегами. В частности, с Элен, дочерью Фредерика Жолио и Ирен Кюри, которую он в 1938 г. учил кататься на лыжах.

Итальянский физик Радикати ди Брозоло жил в Швейцарии рядом с братом Бруно – Гвидо Понтекорво. Он говорил, что отношения между братьями были довольно напряженными, поскольку в свое время Бруно никого не предупредил о своем решении и Гвидо много раз пришлось отвечать на неприятные вопросы о своем брате. Но время все лечит, и в конце жизни братья трогательно общались. Генах Мицельмахер рассказывал [59] об их первой встрече, поскольку именно он привез Бруно в горы к брату (https://t.me/bruno_pontecorvo_photo/45). Жена Гвидо была швейцарка, и на пенсии он жил в швейцарском кантоне Вале. Он всегда собирал семена альпийских цветов, поэтому на пенсии мог предаться своей страсти без ограничения. Шале было расположено довольно высоко в горах, выше ближайшей деревушки. Жена Гвидо к тому времени умерла, и он жил один, время от времени спускаясь в деревушку за продуктами. Когда братья встретились, состоялся примерно такой диалог:

– Ну, как твоя жизнь в России? – спросил Гвидо.

Бруно в ответ неопределенно поморщился.

– О! Я тебе говорил! Я тебя предупреждал! – воскликнул Гвидо.

Старики завелись сразу, как будто они вчера расстались. Впрочем, довольно скоро успокоились и общались совершенно по-дружески.

В августе 1991 г. один из старейших университетов Италии – университет Феррары (в котором учился Коперник) присвоил Понтекорво степень почетного доктора. Известный итальянский физик Паоло Дальпиац представлял Бруно [29]. Пышная почетная церемония прошла в переполненной аудитории. В качестве своей лауреатской лекции Понтекорво взял тему «Энрико Ферми: ученый и наставник» [47].

В декабре 1992 г. он участвовал в Пизе в праздновании 50-летия со дня запуска первого ядерного реактора, построенного Э. Ферми.

58. Письмо Сальвини

6 апреля 1990 г. президент итальянской Академии дей Линчеи Дж. Сальвини отправил Бруно письмо, в котором речь шла о стратегии развития физики элементарных частиц в мире. В то время были одобрены проекты двух больших ускорителей: LHC в ЦЕРН на энергию 13,5 ТэВ и SSC в США на энергию 40 ТэВ. Физическая программа исследований на обоих ускорителях была очень схожей, однако финансовые и человеческие ресурсы, которые необходимо было затратить для исследования этих проблем, удваивались. Мировую физику частиц ждала бы нездоровая конкуренция. Поэтому Сальвини предлагал рассмотреть другой сценарий развития: сначала все мировое сообщество строит LHC, работает на меньшей энергии, приобретает опыт, совершенствует детекторы, изучает физику в этом диапазоне энергий, а затем, опять же все вместе, строит SSC и гармонично работает на самой большой достижимой энергии.

Сальвини, подчеркивая что это его личная инициатива, ни с кем не согласованная, спрашивал, как Бруно и другие советские физики отнеслись бы к этой идее:

«В свое время американцы и русские спасли Европу. Почему бы не повторить еще раз этот опыт интернационального сотрудничества, – писал Сальвини. – А затем для нас, европейцев, и физиков СССР не будет представлять трудности создать, допустим, в Техасе новый мировой центр для физики элементарных частиц, в духе ЦЕРН».

Бруно ответил Сальвини достаточно трезво [32]. Он процитировал ремарку из фильма Вуди Аллена «Преступления и проступки»: «Жить в чьем-то прошлом намного ужаснее самого этого прошлого. Тогда как наиболее важная вещь – это жить в реальном мире». Поддержав, в принципе, идею всеобъемлющего международного сотрудничества в строительстве сначала LHC, а затем SSC, Бруно, тем не менее, смотрел на вещи более реалистично: «Я не думаю, что идея международной коллаборации будет приветствоваться американцами, причем не только политиками, но и некоторыми физиками».

Жизнь, как известно, полностью подтвердила опасения Бруно. В 1993 году Конгресс США принял решение остановить финансирование проекта SSC, работы по которому были уже в полном разгаре и были уже потрачены 2 миллиарда