Итак, около 40 000 лет назад неандертальская разновидность человека исчезла, вытесненная тем или иным образом его кроманьонской разновидностью[244], но некоторые неандертальские гены сохранились, включившись в геном кроманьонцев 50–60 тысяч лет назад[245], что является неоспоримым свидетельством смешения и взаимного скрещивания. На Земле в результате остался один вид человека – Homo sapiens.

После окончания ледникового периода, около 12 000 лет назад, человеческие популяции в разных частях мира вступили в процесс, оказавшийся необратимым: люди начали селиться на земле, осваивать окрестности, а со временем стали обрабатывать землю. В то время как одна пара охотников-собирателей могла набрать в сутки 5–8 тысяч килокалорий,[246] такая же пара древних «фермеров» могла набрать в сутки около 13 000 килокалорий и могла позволить себе довольно многочисленную семью. Таким образом, ведение оседлого сельского хозяйства позволяло получить больше энергии с такого же по площади участка земли. Оседлость и сельское хозяйство вызвали настоящий бум – численность населения резко увеличилась, чего не могло быть в культурах охотников и собирателей. Но у демографического бума была и обратная сторона, за которую надо было платить. Ценой стала более однообразная диета и скученность, а это стало причиной нарушений питания и инфекционных болезней – бед, с которыми весьма редко сталкивались охотники и собиратели. Этот недостаток сельского хозяйства и оседлости хорошо виден только ретроспективно, а преимущества были налицо: фермерство позволяло поддерживать большую численность населения, и пути назад уже не было[247].

Сельское хозяйство принесло с собой и еще одно преимущество. Наряду с такими новыми трудностями, как вспашка полей, их полив, сбор урожая, а затем распределение продовольствия, сельское хозяйство породило и множество других, неведомых ранее проблем, которые тем не менее человеческий мозг, с его громадным числом корковых нейронов, был готов решить. В ходе процесса, который я бы назвала «третьей технологической революцией», люди изобрели и начали применять орудия, которые не только позволили управлять окружающей средой и регулировать урожаи, но и стали модифицировать сельскохозяйственные растения (ибо большая часть ныне съедобных растений являются весьма дальними версиями исходных культурных растений, включая морковь, помидоры и пшеницу; нынешняя генная инженерия – это современный, усовершенствованный вариант того, чем человечество занимается уже без малого десять тысяч лет). Сельское хозяйство заложило фундамент современной цивилизации и иерархической социальной структуры, каковые существуют и по сей день. Возникавшие новые проблемы приводили к изобретению новых технологий, которые, позволяя решать старые проблемы, создавали новые. Цивилизации процветали в тот период нашей истории, который хорошо описан в книге Тома Стендиджа под красноречивым названием «Съедобная история человечества» (2009).

Сравнительно очень недавняя «четвертая технологическая революция» произошла под влиянием эпохи Возрождения, когда научное знание начало вытеснять покоившиеся на вере догмы: это была промышленная революция девятнадцатого века, которая модернизировала сельское хозяйство изобретением управляемых человеком машин, механизировавших сельское хозяйство. Как и изобретение ручного сельского хозяйства, промышленная революция привела к скачкообразному росту населения, так как ему стало доступно еще большее количество пищи.

Совсем не так давно, в ходе «пятой технологической революции» мы вырвались из пут управляемых людьми машин и создали автоматические машины, позволившие ограничить вмешательство человека нажатием кнопки или поворотом рукоятки. В моем любимом ток-шоу TED шведский врач и статистик Ханс Рослинг объяснил, почему он считает стиральную машину самым важным элементом современной технологии: потому что она изменила жизнь женщин в двадцатом веке и продолжает менять, так как дает возможность женщине стать образованным человеком и дать лучшее воспитание и образование детям.[248] Снова и снова мы видим в этом процессе один и тот же мотив: технология, будь то приготовление пищи, сельское хозяйство, манипуляции с рычагами или нажимание кнопок, высвобождает время путем решения каких-либо определенных проблем, но неизбежно порождает новые, которые, в свою очередь, вызывают к жизни новые технологии. Сейчас мы находимся на стадии «шестой технологической революции»; мы доверяем машинам не только физическую работу, но и передаем им часть наших умственных способностей. Память и познание стали опциями, отданными на аутсорсинг сотовым телефонам и интернет-браузерам.

Это очень серьезная проблема, которую мы сами склонны игнорировать, эта проблема делает для меня привлекательными некоторые фантастические сюжеты с катастрофическими сценариями.[249] Проблема заключается в том, что владеют секретами современной технологии очень немногие. Кто из нас умеет плавить металл, отливать его в формы, чтобы изготовить из него автомобиль, телефон или компьютер, начиная с чистого листа? Я могу сколько угодно называть себя ученой, несмотря на то что едва ли смогу самостоятельно сделать простенький карандаш. Большая часть современной технологии недоступна пониманию отдельных людей. Мы хвастаемся тем, что далеко превзошли древних греков, но в отличие от них мы уже не способны быть одновременно специалистами в архитектуре, биологии и физике. Именно поэтому науку (знание) и инженерное дело (ремесленные навыки) надо тщательно культивировать, документировать, записывать и передавать следующим поколениям. Недостаточно иметь замечательно большое число нейронов в коре мозга для того, чтобы совершать подвиги: мы стоим на плечах тех, кто был до нас, и наши общие достижения намного превосходят достижения каждого индивида в отдельности. Человечество давно превзошло отдельного человека. Постоянно питающее себя сочетание технологических инноваций и культурной преемственности сделало возможным громадное число нейронов в коре нашего мозга, и именно эти нейроны превратили наши возможности в способности и привели нас туда, где мы сейчас пребываем, – во благо или во зло.