— Да здравствует свобода!

Он вскинул руку. В воздухе просвистел кинжал и вонзился в пол прямо у ног украинского гетмана. Затем, круто повернувшись, всадник поскакал вниз.

— Это не лошадь, это пони! — крикнул кто-то. — Лошадь не может скакать по лестницам!

Французы видели во всем этом лишь непревзойденное искусство наездника. Но русские пристально смотрели на кинжал. Король переговаривался с ними через Помпона. Его дворец, сказал он, открыт для всех его подданных, ибо люди имеют право видеть своего короля. Он приветствует при дворе иностранцев. Несмотря на предупредительность стражи, изредка случаются непредвиденные случаи, подобные этому. Но все обошлось благополучно. Этого человека поймают и заключат в тюрьму. Русским не следует принимать все так близко к сердцу.

Русские в ответ заявили, что этот человек кричал по-венгерски и они хотят знать его имя.

«Слава богу, они не узнали его», — подумала Анжелика. Ее била дрожь, зубы стучали. И хотя большинство присутствующих расценило это как шутку, кинжал все еще торчал в полу. Но вот какое-то существо, разодетое, как тропическая птичка, в розовые и зеленые цвета, скользнуло по полу, схватило кинжал и скрылось. Это был Алиман, слуга Анжелики, который по ее тайному приказу унес оружие.

И вот вся процессия вновь двинулась по широкой лестнице, спустилась во дворик, где в клетке сидел огромный тигр. Клетка стояла на телеге, запряженной четверкой лошадей. Тигра торжественно провезли по королевской аллее к восьмиугольному павильону, каждый загон которого предназначался для какого-нибудь редкого животного.

Возвратившись во дворец, король посетил оранжерею.

Анжелику не пригласили в Фонтенбло. Но она не забыла, что король посоветовал ей поехать утешить Великую Мадемуазель, и поэтому вернулась в Париж. В карете она вытащила из складок платья кинжал и стала рассматривать его со смешанным чувством беспокойства и удовлетворения. Он не заслужил того, чтобы попасть в чужие руки, ибо она, пожалуй, была единственным другом венгра во всем королевстве.

Девицы Жиландон, сидящие напротив нее, сообщили, что человек, бросивший кинжал, не был арестован. Его видели скачущим по направлению к лесу после того, как он ловко проскакал по ступенькам лестницы. Стража, которую послали за ним, вернулась ни с чем.

«Значит, он успел скрыться. Это хорошо». Но тут Анжелика упрекнула себя за такие мысли. Нет, за такое поведение необходимо наказывать. Это был впечатляющий поступок, и она втайне гордилась им. Луи XIV любил поиграть в кошки-мышки, чтобы испытать покорность своих вассалов. И вот он настроил против себя Ракоци и Лозена.

Арестуют ли Лозена? Куда теперь отправится Ракоци? Ведь его повсюду узнают по мохнатой лошади.

Карета катилась по лесам Медона и Сен-Клу. Холодная, темная зимняя ночь так плотно окутывала фонари, что сквозь их мерцание не было видно ничего, кроме окутанных туманом веток.

Где сейчас Ракоци?

Анжелика откинула голову на обитую бархатом спинку. Она предалась размышлениям. Ей вспомнился зеленый ликер, которым ее потчевал Бактериари Бей. Эта мысль заставила Анжелику подумать о любовнике. Ей действительно нужен мужчина. Как глупо с ее стороны было так отчаянно сопротивляться красавцу-мужчине. Что ее вынуждало? Для кого она хранила себя? Кому она сейчас нужна? Она не сознавала, что сейчас свободна.

Эти думы все чаще приходили ей в голову в Париже, где одиночество днем и пустая кровать ночью просто угнетали ее. Она предпочла бы остаться в Версале и торопиться с позднего бала к ранней заутрене. Ее ночи были заполнены муками страсти и романтическими видениями.

«Что за несчастная судьба», — думала Анжелика, расхаживая по комнате, как тигрица по клетке. Почему ее не пригласили в Фонтенбло? Неужели король боялся проявления недовольства со стороны мадам де Монтеспан? Чего хотел король от нее самой? Какой удел готовил он ей? Вдруг она замерла прямо посредине комнаты.

— Король! — неожиданно громко произнесла она.

Вошел Роджер и осведомился, будет ли она обедать. Она смотрела на него, как бы не понимая. Нет, она не голодна.

Мари-Анн Жиландон пришла спросить, не хочет ли она чаю. Анжелика вдруг почувствовала странное желание ударить ее, как будто она в чем-то виновата.

Осушив два бокала вина подряд, Анжелика почувствовала, что ее тоска проходит. Кинжал Ракоци лежал на столе. Анжелика подошла к бюро с бесчисленным количеством ящичков, открыла один из них и положила туда оружие. Голубой камень на ее пальце мягко засветился рядом с драгоценностями, украшающими рукоять кинжала.

«Мой камень — бирюза», — подумала она.

Два смуглых лица возникли перед ней, богатство перса и бедность Ракоци. Ей вдруг страстно захотелось увидеть Ракоци. Его необычный поступок открыл ей глаза на его сущность. Он действовал по вдохновению. Как же случилось, что она раньше не разгадала его? Неужели то празднословие, которое окружало ее со всех сторон, помешало ей разглядеть настоящего мужчину? Бедный Ракоци! Где он теперь?

Она чуть не расплакалась. Надо еще выпить. Может, теперь она сможет наконец выспаться. Как страшно быть одной!

А если она вернется к персу с «да» на устах, прекратятся ли ее страдания? Она мечтала о забытье, которое приносит любовь.

«Ведь в конце концов я только женщина. Зачем бороться с судьбой?» И она крикнула прямо в зеркало:

— Я прекрасна!

И тут же погрустнела. Она позвала слуг и приказала заложить карету.

Вскоре она уже катила по темным улицам в Люксембургский дворец. Она оказалась права: Великая Мадемуазель не спала. После жестокого решения короля ей в утешение оставалась только подушка, орошенная слезами. Немногочисленные, оставшиеся верными ей, друзья да ее компаньонки пытались утешить ее.

— Его место здесь! — рыдала она, указывая на вторую половину кровати. — Этого я не переживу! Я умру!

Увидев Анжелику, мадемуазель де Монпансье бросилась ей на грудь и разразилась более громкими рыданиями. Так они и просидели, обнявшись, до самого утра, говоря о Лозене, жестокости короля и проливая горькие слезы.

Едва Анжелика закончила объяснения по поводу того, что Бактериари Бей не хочет нанести визит королю только потому, что ему кажется, будто его принимают с недостаточной пышностью, Кольбер возвел руки к небесам.

— Подумать только, а ведь король бранит меня за его экстравагантность и неумеренные потребности.

Услышав это, король расхохотался от души:

— Знаете, месье Кольбер, ваши нотации порой несправедливы. Безудержная трата денег на Версаль — это не такие уж плохие вложения, как вам кажется. Таким образом, мой дворец становится настолько выдающимся, что это возбуждает всеобщее любопытство и является предметом зависти даже у отдаленных народов. Я вижу как наяву в залах Версаля представителей всех народностей, одетых в национальные костюмы.