в левую сторону представляет собой такую же опасность, как и падение в правую. Восторг езды можно пережить, только оставаясь в седле.

Церкви, которые я знал, в процессе возрастания не демонстрировали баланса в обращении с Божьими благими дарами. Они с хмурыми лицами смотрели на удовольствия и желания. Мне потребовались годы, чтобы поверить в Бога, Который является улыбающимся Источником всего доброго на этой планете. «Вор приходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить; Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком», — сказал Иисус (примечательно, что эти слова были адресованы религиозным правящим кругам). Он пришел из иного мира, чтобы показать нам, как лучше всего жить в мире этом.

Со временем христиане обрели репутацию противников удовольствий. Чем активнее мы отвергаем естественные желания, тем более «духовными» становимся. Апостол Павел весьма сурово отзывался о подобных поставщиках супердуховности, которые, по сути, порочили благие Божьи дары,. Он называл их «лицемерными лжесловесниками», которые запрещают «вступать в брак и употреблять в пищу то, что Бог сотворил, дабы верные и познавшие истину вкушали с благодарением. Ибо всякое творение Божье хорошо, и ничто не предосудительно, если принимается с благодарением».

Совершенно очевидно, что Бог не создал нас с желаниями только для того, чтобы мы отвергали их. Как настойчиво утверждал Павел, этот мир — Божье творение. Создавший нас Бог, подобно любящему отцу, желает нам самой лучшей, самой наполненной жизни.

Христианство не обещает вершин личного удовольствия — жизни, вращающейся вокруг гедонизма. Вместо этого, оно обещает жизнь, в которой все находится на своих местах (сведение воедино, а не сокращение), когда мы воспринимаем удовольствия в соответствии с замыслом нашего Творца. Без этого мы рискуем начать потворствовать своим желаниям вплоть до самоуничтожения, подобно алкоголику, который решает, сколько ему выпить. Злоупотребление возникает тогда, когда мы относимся к удовольствию, как к самоцели, а не к указателю на что-то большее. «Добрые желания, которые Ты дал мне, — совершенны, — молился Паскаль. — Будь же их Целью, как Ты стал их Источником».

Из книги «Отголоски иного мира»

18 июня

Божья музыка

Родившись в тени замка Вартбург, в котором Мартин Лютер перевел Библию на немецкий язык, Иоганн Себастьян Бах стал единственным композитором, безусловно отождествляемым с Церковью. Он творил так, словно каждую его ноту и фразу должен был тщательно проверять не богатый покровитель, а Сам Бог. Все свои рукописи Бах начинал с аббревиатуры «JJ» («Иисус, помоги») и заканчивал аббревиатурой «SDG» («Soli Deo Gloria» — «Богу единому слава»).

Из всех произведений Баха, величайшим хоралом, когда-либо написанным в Германии, традиционно считают «Страсти по Матфею». При жизни Баха он был исполнен только один раз и, не вызвав особого интереса у слушателей, ровно на сто лет канул в безызвестность. Затем в 1829 году копия этого хорала попала в руки Феликса Мендельсона от его учителя, который, как полагают, купил оригинал рукописи у лавочника, использовавшего бесполезные для него страницы рукописей для того, чтобы заворачивать сыр. Поставив возрожденные «Страсти по Матфею» на сцене, Мендельсон вызвал всплеск интереса к творчеству Баха, который с тех пор никогда уже не ослабевал.

Я слышал это великое произведение в исполнении Чикагского симфонического оркестра и хора во время летнего концерта в парке Равиния, что возле Чикаго. На этом концерте, длившемся четыре часа, присутствовали три тысячи человек. Глядя на аудиторию, я был потрясен ироничностью этого зрелища: важные персоны из высшего общества, сбалансированные немалым контингентом неряшливой публики в джинсах, вперемешку с еврейским населением чикагского пригорода Норт-Шор. Все они с восторгом слушали незавуалированный рассказ о распятии Иисуса, основанный на Евангелии от Матфея.

Что-либо более далекое от того пыльного, кровавого дня на Голгофе, чем эта сцена, было трудно себе и представить. И все же, великий мастер соткал свои чары. Нанятые исполнители передали агонию и ужас того мрачного дня, как и всю его огромную значимость для всего человечества, намного лучше, чем это сделал бы какой-нибудь евангелист с Юга, тяжело дыша и нагоняя страх описаниями ран от гвоздей и терновых шипов.

Кто знает, какое влияние оказало это представление? Мне не известно ни одного церковного пробуждения, которое возгорелось бы от классической музыки, однако то старание, с которым величайший музыкальный гений постарался выразить суть события, разделившего историю на «до» и «после», во мне, верующем, было вознаграждено сполна. Если великое искусство — это «капли благодати», способные пробудить в нас жажду по Истинному, то в руках настоящего мастера эти капли могут превратиться в поток Божьего присутствия. SDG.

Из книги «Открытые окна»

19 июня

Концентрация внимания

В тот год, когда эксцентричный немецкий дирижер румынского происхождения Серджиу Челибидаке посетил со своим Мюнхенским филармоническим оркестром Чикаго, я получил важный урок о концентрации внимания. Очень немногие оркестры могли работать с Челибидаке, потому что он требовал проводить перед каждым концертом от 12 до 18 репетиций (для большинства оркестров обычно их проводится не более четырех). Он настаивал на восточном подходе к музыке, стремясь не столько повторять «идеальное» исполнение какого-либо другого дирижера или оркестра, сколько создавать всепоглощающую встречу с музыкой в данный конкретно взятый момент времени.

Первую свою гастроль в США Челибидаке провел в возрасте 71 года, когда же я побывал на его концерте пять лет спустя, он уже не мог без посторонней помощи подняться к пульту. Для концерта он избрал знакомые произведения, но как же они отличались от привычного исполнения! Челибидаке игнорировал отметки о темпе, расставленные композитором, сыграв «Картинки с выставки» Мусоргского в два раза медленнее положенного. Сопоставляя соседние фразы, он был явно больше заинтересован в том, чтобы подчеркнуть тональные особенности каждого конкретно взятого фрагмента, чем гармонично вплести этот фрагмент в постепенное развитие произведения. Челибидаке относился к музыке скорее как к размышлению, чем как к представлению.

Когда мы концентрируем на чем-то внимание, наши тела реагируют на это. Тогда, в концертном зале, я подался вперед, двигал из стороны в сторону головой, подносил к ушам сложенные лодочкой ладони, закрывал глаза… Симона Вейль говорила, что поэт встречается с красотой, усиленно концентрируя внимание на чем-то реальном. Так поступают и влюбленные. Могу ли я сделать нечто подобное в своей внутренней жизни, в отношениях с Богом? Мне не всегда нужно искать новых озарений и истин: «Самая банальная истина, когда она наполняет всю душу, подобна откровению».

Поразмышляв, я понял, что склонен относиться к жизни, как к сплошной последовательности, а не веренице отдельных моментов. Я планирую