Разбудила меня Женя.

– Пойдем, – сказала она. – Они приехали.

Я вскочил на удивление резво, чуть парик не потерял. Поправляя на ходу элементы маскировки, мы поспешили в штабной холл. Сухарева, однако, не застали, он сразу ушел к себе. Ну и слава богу – у Родиона появилась возможность поведать нам новости, не прибегая к конспирации.

Вот что он рассказал:

– Значит, приехали мы на Лермонтова, встали у «Макдональдса». Открыли передние окна, чтоб видно было, кто в салоне. Сидим, ждем. Полчаса ждем, час. По нулям, никто не звонит. Сухарев, понятно, дергается: «Может, они мой мобильный не знают?» Я ему: «Спокойно, Петр Арсеньевич, наше дело – ждать». Еще полчаса прошло, народу вокруг шныряет полно – попробуй, определи, кто за нами наблюдает. Тут подходит один тип, во всем черном – джинсах, рубашке, очках. «Открывай заднюю дверь, – говорит, – посмотрю, чего у вас там». Открываю, смотрит. «Багажник открой». Открыл, показал. «Ладно, поехали». Сухарев: «Зачем куда-то ехать, давайте я вам прямо сейчас свитер отдам». Тот: «Заткнись, чмо! Поехали». Садится, значит, сзади меня. «Давай на Прудниковское шоссе». Еду, куда сказал. Едем долго, больше часа, из города уже выехали. Где-то на шестьдесят пятом километре говорит: «Направо поверни». Ну, съехали прямо в лес, асфальт кончился, грунтовка началась. «Стой, вылазьте оба из машины». Вылезли. «Встать к дереву, спиной ко мне, руки поднять». В руке у него пушка, «Макар» – типа, вооружен парень до зубов и очень опасен. Было желание треснуть его по шее и прихватить с собой, побеседовать по душам. Но, сами понимаете, сейчас это совершенно ни к чему, все дело так можно угробить. Встали, обыскал он нас. «Давайте, что привезли», – говорит. Даем ему пакет с джемпером и пачку денег. Деньги пересчитал прямо при нас, фонариком просветил – не фальшивые ли. Похоже, остался доволен. «Валите», – говорит. «Может, вас подвезти?» – спрашивает Арсентьич. Этот, значит, осклабился: «Чо, непонятки пошли? Говорю вам: валите отсюда в темпе, и на шоссе не останавливайтесь». Ну, мы сели и уехали. Вот и все дела.

– Так он что, до города шестьдесят километров пешком пойдет? – наивно спросил я.

– Ну, щас! Машина его подберет, козе понятно. Там шоссе петлю делает, скорее всего он по грунтовке на другую сторону леса вышел, там метров пятьсот всего.

– И для чего все это затевалось?

– Обнюхал я его, – сообщил Родион. – Вот для чего. Полюбовался на хмыря, насладился его ароматами и получил определенную информацию.

– И какую же?

– Он наркоман. Раскумаренный[13]– не на полную катушку, не до улета, но все же достаточно для кайфа. Он опийный наркоман, но не героинщик – колется самопальной «черняшкой» сорта «Заргун» – знаю я этот запах, ни с чем не спутаю. Зубы у парня коричневые, да и мало что от них осталось – одни пеньки торчат. Знаешь, о чем это говорит, доктор?

– О чем?

– Этот торчок уже минимум полтора года на маке сидит. Кальциевый обмен у них нарушается – вот что характерно.

– И что это значит?

– Да много чего значит. Денис в руках у наркоманов, и очень вероятно, что именно у «Некромантов».

– Если это «Некроманты», почему они не выдвигают требований, как в прошлый раз? Я имею в виду легализацию наркотиков и все такое.

– В прошлый раз они выдвинули лозунги уже после того, как убили мальчишку. Типа, терять уже нечего, почему бы не повеселиться? Сейчас пока молчат, но не факт, что не начнут снова заниматься гадостями. Надеюсь, что не начнут. Бабок мы им немало дали, сейчас они ширнутся по полной дозе и успокоятся.

– Зря мы им дали денег. Уколются и начнут куролесить.

– Не знаешь ты наркоманов, док. Все наоборот: опийные нарки куролесят только тогда, когда дозу ищут, когда ломать их начинает. А когда вмажутся – вялые и заторможенные, по своему счастливые.

– Ну ладно, хоть так. Значит, Денису пока ничего не угрожает?

– Еще как угрожает!

– Ничего не понимаю! – Я досадливо хлопнул ладонью по колену. – Значит, если они не подколотые – плохо! Если подколотые – тоже плохо! Где логика?

– А нету у них никакой логики, – заявил Руденко. – Потому что это наркоманы, им нельзя доверять, с ними невозможно иметь дело. Особенно с теми, кто сидит на «Заргуне».

– Тот, который звонил, производил впечатление нормального, – заметил я.

– Ага, как же… Сейчас он нормальный, а через час его переклинит, и он схватится за нож. А может быть и так: он более-менее соображает, а остальные уже с катушек съехали – все они находятся на разных стадиях деградации. Если что-то не так с дозой, то лаются друг с другом непрестанно. Ширяются вместе, но если дойдет дело до конфликта, то каждый сам за себя. Думаю, в прошлый раз мальчишку убили именно из-за разборок в группе.

– А вообще, странно это, – сказал Родион. – Наркоманы налицо, а почерк в целом не наркоманский.

– Ага, – Антон кивнул. – Мы это еще в прошлый раз обсуждали.

– И чего же тут не наркоманского? – поинтересовался я.

– То, как они действуют – слишком четко и организованно. Откуда у безмозглых нарков, сидящих на дешевейшей маковой соломе, грамотная организация? И похищение детей для них нехарактерно, да и убийства не характерны. Они мелкие жулики, но не киднепперы и не убийцы.

– Еще раз тебе говорю, – заявил Родион, – у «Некромантов» есть лидер – не опийный наркоман, а, к примеру, кокаинист, он ими и командует. У кокаинистов голова будь здоров работает, пока крышу не снесет.

– Всякое может быть.

– И что дальше? – поинтересовался я.

– На сегодня пока все. Иди спи, доктор.

– А завтра что будет?

– Увидишь…

* * *

Резкий щелчок. Обрыв пленки. Смена кадра.

Мы снова куда-то едем, снова закрытые окна и тихое, прорывающееся сквозь тонированные стекла шуршание шин по асфальту, подпрыгивание машины на русских горках, почему-то постоянно возникающих посреди асфальта. Я вдруг проснулся, хотя просыпался уже сегодня, и, кажется, отказался от завтрака, и дошел до автомобиля собственными ножками, и упал в него, и сразу снова заснул. Слева ко мне привалилась сладко дрыхнущая Женька, справа – не менее сладко сопящий незнакомый торчок. Я пихнул незнакомца, что за панибратство – класть мне голову на плечо? Он сонно заморгал и проснулся.

Почему я решил, что этот парень – наркоман? Да просто выглядел он так. Лет ему было около двадцати пяти, и большую часть этих лет он, похоже, вел крайне нездоровый образ жизни. Не просто тощий, а весь высушенный и мумифицированный, хоть в каирский музей отправляй в качестве экспоната. Редкие светлые волосики на голове, лицо сжатое с боков, словно прищемили его во младенчестве дверью, кожа по-упыриному бледная, унылый висячий нос. Уши оттопыреные, и, в противовес общей анемичности – багрово-красные. На молодом человеке, несмотря на летнюю жару, была темно-коричневая толстовка с длинными рукавами. Ну да, похоже на наркомана – они никогда не выходят на улицу в футболках, потому что на исколотые их руки без страха не взглянешь.