— Что это за место? — еле слышно спросила Рицпа, почувствовав какое–то угнетенное состояние.

— Через эти ворота уносят мертвых, — ответил Атрет.

— Самый лучший выход отсюда, — добавил Бато и показал им коридор, по которому тела мертвецов уносят к специальным повозкам, а потом увозят их за городские стены для захоронения.

Рицпа отпустила руку Атрета. Когда она взглянула в глубину длинного и темного коридора, ей стало трудно дышать. Атрет обнял ее за плечо и повел по этому ужасному коридору. Идя следом за ланистой, Рицпа никак не могла успокоиться.

Бато поставил свой факел на подставку в стене в конце коридора. Вынув из–за пояса несколько монет, он протянул их Рицпе.

— Когда ты выйдешь отсюда, аппетит у тебя появится.

Рицпа взяла монеты и поблагодарила его за доброту.

— Пусть ее Бог защитит вас, — сказал Бато Атрету, открывая тяжелую дверь. За ней открывались римские улицы, залитые солнечным светом.

За последние три года, с тех пор как Атрет последний раз видел Пунакса, владелец гостиницы заметно прибавил как в весе, так и в богатстве. Его короткие волосы поседели на висках, а морщины на лице стали глубже. Атрет увидел уже совсем другую, роскошную гостиницу и понял, что этим владелец обязан фресковой живописи, которая красовалась у входа в гостиницу и на которой германец узнал самого себя, сражающегося на арене. Он не мог прочитать, что написано под этим изображением, но догадаться было несложно.

— Значит, ты заслужил свободу, — сказал Пунакс, обратив внимание на костяной медальон, висящий на золотой цепочке на шее Атрета. Он с восхищением посмотрел на Рицпу с ребенком на руках и добавил с улыбкой: — и теперь тебе есть чем похвастаться, в отличие от меня.

Атрету не понравилось, как он уставился на Рицпу.

— Мне нужно заработать достаточно денег, чтобы хватило на обратный путь в Германию.

Пунакс тяжело засмеялся.

— Зря ты на это надеешься, Атрет. Ты не сможешь туда вернуться. Ты ведь теперь такой же германец, как я галл.

— Не говори за других.

— Ты думаешь, я не прав? Нравится тебе это, или нет, но ты давно уже не тот человек, которым тебя десять лет назад взяли в плен. Рим сделал тебя другим.

— Может быть, но я по–прежнему хатт.

— Кем бы ты ни был, но твой народ обязательно увидит в тебе перемены, даже если ты сам их не замечаешь. — Пунакс слегка махнул рукой. — Да и какая теперь разница? Хаттов все равно уже нет.

— Я есть. Есть и другие.

— Рассеянные и неорганизованные. — Пунакс почувствовал, какая тишина наступила в помещении и, оглядевшись вокруг, увидел, что его постояльцы уставились на Атрета и зашептались между собой.

Заметил это и Атрет, хотя ему это понравилось меньше, чем Пунаксу.

— Сколько ты мне заплатишь за то, что я поживу здесь?

Пунакс засмеялся.

— Да-a, тонкостью ты никогда не отличался.

— Слишком долго приходилось сражаться на аренах.

— Фило, принеси нам с Атретом лучшего вина, — объявил Пунакс достаточно громко, чтобы это услышали все, кто был в помещении. Когда среди присутствующих прокатилась волна восторга, Рицпа почувствовала смутную тревогу.

— Это он! — прошептал кто–то, когда они проходили мимо.

— Клянусь, я бы отдал половину своего состояния, лишь бы увидеть его на арене, — сказал другой.

Довольный тем ажиотажем, который прокатился по гостинице, Пунакс сделал гостеприимный жест:

— Входи, мой друг. Садись, выпей немного вина. Вспомним прошлое.

Окружающие уставились на Атрета, а потом на Рицпу, когда он взял ее за руку и повел за собой, следуя за Пунаксом к столу, предназначенному для самых почетных постояльцев. Опустившись на самое почетное место на диване, Атрет жестом показал Рицпе, чтобы она села рядом. Она села, Халев уютно прижался к ее груди и спал. Рицпе же было явно не по себе оттого, что она находилась в центре всеобщего пристального внимания.

— Тебя не забыли, — сказал Атрету Пунакс с оттенком зависти.

— Это может принести тебе немалую прибыль. Только подумай о том, сколько человек будет приходить к тебе и покупать твое вино, когда узнают, что я здесь, — сухо сказал Атрет.

— И приносить дары к ногам своего идола.

Атрет сощурил глаза.

— Ты надо мной смеешься, Пунакс?

— Так же как и над самим собой. Ни над одним человеком свет славы долго не сияет. И пока он сияет, этим надо пользоваться максимально.

— Все, что мне нужно, — это деньги на дорогу домой.

Пунакс скривил губы.

— На следующей неделе будут зрелища, и ты мог бы принять в них участие. Одно твое имя будет дорого стоить, и Тит тебе обязательно заплатил бы.

Рицпа взглянула на Атрета, испугавшись, что он и вправду решит снова сражаться. Но по его лицу нельзя было определить, о чем он думает.

Атрет улыбнулся, и в его улыбке не было дружеского тепла.

— Я бы хотел, чтобы ты заплатил мне, — ответил он. — Мои условия просты: половина от твоей прибыли, пока я буду жить в этой гостинице. — Когда Пунакс захотел возразить, Атрет добавил: — Если нет, пойду и подыщу хозяина гостиницы посговорчивее.

— Не нужно. Я согласен.

— Сто динариев…

— Сто динариев!

— …вперед, охрана, достаточная для того, чтобы больше не повторилось то, что было той ночью. Мне не хотелось бы, чтобы женщины разорвали мою одежду. — Атрет не обратил внимания на то, как Рицпа удивленно подняла брови. — И проследи, чтобы женщина и ребенок были в безопасности и ни в чем не нуждались, — добавил он как бы между прочим, кивнув в сторону Рицпы.

Пунакс воспользовался поводом, чтобы еще раз взглянуть на нее.

— Они будут жить в отдельном помещении, или ты хочешь, чтобы она была с тобой постоянно? — Пунакс взглянул на Атрета с понимающей улыбкой. — Тебе, возможно, придется проводить время среди своих поклонников.

Атрет понял его намек и испытал при этом необъяснимое раздражение.

— Я хочу, чтобы она была со мной рядом, но не настолько рядом, чтобы она была в моей постели. — Рицпа покраснела и сердито посмотрела на Атрета. — Если я сам того не захочу, — добавил он.

— Считай, что все решено, — сказал Пунакс и встал, чтобы сделать необходимые распоряжения.

Атрет растерянно посмотрел на Рицпу.

— Ты выглядишь такой смущенной, моя госпожа. Я что–то не так сказал?

— Ты прекрасно знаешь, что ты сказал и на что ты намекал своему другу.

— Он мне не друг, и лучше дать ему понять, что ты всецело принадлежишь мне.