Наконец я заметил ярко-красный шатер и выстроившихся в очередь людей перед входом. Да, это к ней.

Когда мы, описывая большие круги, опустились к земле, все изменилось. Уже не было ощущения грандиозности зрелища, но с этим я как-то смирюсь. Мне нужна Энола. Осталось всего три дня. Мне нужно срочно ее увидеть.

Грузный мужик в гавайской рубашке прошествовал мимо. Ему на спину свисала неряшливого вида коса, похожая на хвост опоссума. Подойдя к полосатому шатру, мужик нырнул внутрь между завешивающими вход полосами брезента. Шоу фриков. Это, должно быть, Толстяк Джордж, тот самый, с травкой. Я поискал глазами Дойла, но его нигде не было видно.

Я шагал к небольшому ярко-красному шатру мимо зазывал, мимо тортов «Муравейник», картошки фри и пончиков. От каждого из этих угощений пахло жареным подсолнечным маслом, но по-разному. В конце территории ярмарки-карнавала стоял «зиппер» – этакая горизонтальная закольцованная конвейерная лента, на которой сидящие во вращающихся вокруг своей оси клетках люди поднимаются вверх, к небу. Я водил Энолу на этот аттракцион, когда сестра была еще слишком мала для него. Пояс страховки защелкнулся не совсем правильно, в результате сестренка сильно ударилась. Несколько недель она ходила с фиолетовым синяком размером с гусиное яйцо, имеющим очертания цепи.

К аттракциону Дункана Психа выстроилась небольшая очередь тех, кто желал покидать мяч в корзину. Псих был костлявым парнем в грязной майке, и он как раз орал, что так только девчонки кидают. За ним находился шатер Энолы. Багряный велюр и похожая на бархат ткань, разрисованная от руки золотыми лунами и звездами. Трехмерная вывеска на углу шатра. На ней изображена рука, парящая над хрустальным шаром, рядом выведено готическим шрифтом имя: «Мадам Эсмеральда».

Эсмеральда. И сказать нечего.

Внутри шатер освещался лампой, на которую была накинута красная шелковая шаль. За карточным столом, накрытым скатертью с узором «пейсли»[13], сидела Энола, воплотившая в своем наряде детские представления о том, как должна выглядеть прорицательница: голова повязана ярко-красной косынкой, большие золотые серьги в виде тонких колец. Перед ней сидели две девушки подросткового возраста. Два одинаковых конских хвостика. Блондинка и шатенка. Рядом с моей сестрой расположился Дойл. Покрытые татуировками руки скользили по столу.

Когда я приподнял полог шатра, внутрь проник свет. Девушки повернули головы. Дойл прищурился. Энола взглянула на меня жирно подведенными глазами.

– Прочь! Эсмеральда примет вас потом! – крикнула она с сильным иностранным акцентом.

– Энола! Я…

– Ты… Прочь!

Сестра хлопнула ладонью по столу. Дойл, вскочив со стула, выпроводил меня из шатра.

– Пять минут, ладно? Не сердись.

Он опустил за собой полог. Я немного сдвинул его в сторону – ровно настолько, чтобы можно было видеть, что происходит внутри. Энола, раскачиваясь на стуле, вещала низким голосом девушкам, которые придвинулись к ней поближе.

– Вы хотите узнать о любви? Я знаю, – произнесла она.

Блондинка начала что-то говорить, но сестра движением руки заставила ее замолчать.

– Не мне, да-ра-гая. Расскажи Крашеному Человеку. Крашеный Человек сохранит твою тайну. Он станет ее хранителем. Я знаю, что говорю. Будущее имеет две двери. Одна дверь открытая, другая – закрытая. Крашеный Человек открывает дверь. – Энола прикоснулась ногтем к присоске на руке Дойла, а затем ткнула себя в грудь. – Эсмеральда закрывает дверь.

Все это чушь, но что-то в ее глазах… Теперь они стали какими-то другими, не светло-коричневыми, как у мамы, а куда темнее. Блондинка нагнулась и что-то зашептала Дойлу на ухо. Ее конский хвостик соприкоснулся с его рукой. Щупальце встретилось со щупальцем. Дойл кивнул и положил руку поверх руки моей сестры. Было в этом что-то тревожное. Я вспомнил фразу из журнала Пибоди: «Мальчик-дикарь стал помощником прорицательницы». Я смотрел на Энолу, а видел мадам Рыжкову и нашу маму, вошедших в ее тело.

Глаза сестры закатились, спина избавилась от своей вечной сутулости, стала прямой, словно столб. Видно было плохо. Энола принялась очень быстро раскладывать карты на столе. Картон шлепался о скатерть. Карты ложились кельтским крестом. Я знал этот расклад из «Принципов прорицания». Десять карт. Две в центре положены крест-накрест. Одна вверху, одна внизу, одна слева, одна справа. Затем Энола быстро выложила четыре в столбик сбоку. Мне видны были карты. Они не похожи на те, что изображены в «Принципах прорицания», но колода распространенная. Колода Уэйта. Тонкая работа. Даже я ее узнал. Девушки наклонили свои головки. Конские хвосты раскачивались, словно маятники. Когда сестра положила на стол последнюю карту, ее голова резко откинулась назад, словно ее дернули за волосы. С идеальной синхронностью Дойл подхватил ее голову и нежно вернул в исходное положение. Веки Энолы приоткрылись. Она склонилась над картами.

– Да, да… – произнесла сестра. – Вы обе влюблены в одного и того же человека.

Энола рассмеялась. Если бы на ее месте сидела другая девушка, смех прозвучал бы даже сексуально, но в смехе сестры ничего, кроме хищных ноток, я не уловил.

– Ты, – сказала Энола и указала пальцем на блондинку, – девушка силы. Ты всегда гонишься за успехом. А парню нравятся сильные девушки. – Конский хвост шатенки мотался вверх-вниз. – Видите? Мечи. Он любит решительных, тех, кто может за себя постоять. – Сестра как сумасшедшая взмахнула руками. – А ты, – взгляд ее метнулся к шатенке, – всегда подбираешь то, что осталось. Вторая во всем. – Девушки хихикнули, но как-то безрадостно. – Видите Кубки? Вода. Состояние течения и перемен. Общение. Ты с ним разговариваешь, а она – нет.

Девушки сдвинули головы и стали смотреть на карты, как куры на зерно. Внезапно голос Энолы дрогнул, а челюсть отвисла. Она уставилась как бы сквозь девушек куда-то за шатер, увидав нечто, чего я разглядеть не смог. Руки ее двигались. Незрячие птицы порхали. Новый расклад лег поверх предыдущего. Шесть рядов по шесть карт, одна над другой. Энола клала карту за картой; когда же она заговорила, то в ее голосе не было даже намека на акцент. Она не смотрела на карты. Голос стал отстраненным, казалось, он словно струится из груди моей сестры. Я видел на столе Смерть, Дьявола, Башню и сердце, пронзенное мечами.

– Вас ждут утраты. Смерть воспрянет. Бесплодие. Пустые поля. Детей не будет.

Шатер заполнило приглушенное жужжание. Тело сестры покрывалось «гусиной кожей». Девушки заерзали на своих стульях. Одна из них дрожала. Шелк метнулся в воздухе. Энола схватила одну из девчонок за запястье.

– Все, кто вокруг тебя, все, кого ты любишь, умрут: твоя мама, твой папа, все…

Слова будто сами слетали с ее языка. Дойл стремительно, словно искра, вскочил со своего стула и, схватив Энолу, принялся ее трясти, но моя сестра продолжала:

– Твое имя умрет вместе с тобой и никогда не будет произнесено другими губами. Как вода точит камень, так и с тобой будет. Ты будешь сходить на нет, пока ничего от тебя не останется.