Переписка продолжилась, но следующие письма передавались менее экзотическими способами. Бор более подробно объяснил, почему считает невозможным создание бомбы, в которой взрыв происходит в результате ядерного распада.

Успешно завершив диверсионную операцию, норвежские бойцы из групп «Ласточка» и «Ганнерсайд» разделились, поскольку Фалькенхорст и рейхскомиссар Йозеф Тербовен развернули масштабную поисковую операцию. Реннеберг повел Идланда, Кайзера, Стремсхейма и Сторхауга на север, к шведской границе. Через 15 дней изможденные 250-километровым марш-броском, который хоть и не обошелся без приключений, но прошел относительно гладко, они добрались до Швеции. По прибытии в Лондон их ожидал теплый прием и сладкий чай.

Поульссон и Хельберг направились в Осло, рассчитывая ненадолго залечь на дно, а потом выйти на связь с норвежским подпольем. Из Осло Поульссон бежал в Швецию, а потом вернулся в Британию, где пробыл некоторое время.

Хельберг когда-то попадал в Швеции в тюрьму, и власти его знали. Поэтому он планировал вернуться на Хардангерское плато и переждать, пока шум утихнет, там. Последовав неверному совету, 25 марта 1943 года он снова попал в район, который всё еще активно прочесывали немецкие части. Понимая, что его засекли, он пустился убегать на лыжах; за ним погнались трое немецких солдат. Через час двое отстали. Через два часа Хельберг обернулся и увидел своего преследователя. Немец расстрелял все пули из «люгера», но ни разу не попал. Теперь роли поменялись: Хельберг пустился в погоню за немцем и уложил его из «кольта» 32-го калибра первым же выстрелом.

На этом злоключения не закончились. В темноте Хельберг упал в овраг и сломал левое плечо. Он все же добрался до своей цели — домика в деревне Раудланд, но к тому времени деревня уже была нашпигована немцами. Хельберг не только сумел за два вечера втереться в доверие к солдатам, выпивая с ними и играя в карты, но даже попал к врачу, который осмотрел его плечо. Затем он отправился в Дален, где в гостинице ему вновь не повезло: он ввязался в ссору между Тербовеном, который остановился в соседнем номере, и красивой молодой норвежкой, презрительно отвергшей любовные приставания Тербовена. Хельберга и других норвежцев, которые были в гостинице, окружили по приказу разъяренного Тербовена, сказав, что всех их доставят в концентрационный лагерь Грини. По дороге в Осло Хельберг выпрыгнул из автобуса, его не достали ни гранаты, ни пистолетные выстрелы. Ему чудом удалось избежать плена и добраться до Швеции, где он только 2 июня сел на борт самолета, вылетавшего в Великобританию.

Скиннарланн и Хаугланд ушли высоко в горы, откуда через самодельное устройство обеспечивали радиосвязь. Они прятались в снегу и наблюдали, как немецкие отряды прочесывают Хардангерское плато. Хаугланд обучил Скиннарланна работе с рацией, а потом присоединился к отряду его брата, который, на удивление Хаугланда, руководил силами Сопротивления в Осло. Он провел для подпольщиков несколько тренировок в стиле УСО и обучил норвежцев обращению со взрывчатыми веществами.

Хаукелид и Кьельструп направились в западную часть Хардангерского плато, где провели большую часть лета 1943 года. Здоровье Кьельструпа стало ухудшаться, и он вернулся в Британию, чтобы восстановить силы.

Прекращение производства тяжелой воды и потеря ее запасов на заводе в Веморке стали основной причиной, по которой задержались работы по германской ядерной программе. Но простой оказался недолговременным. Тронстад и Брун считали, что уничтожение концентрационных элементов задержит производство на несколько лет, но все оборудование восстановили к 17 апреля 1943 года, а в конце июня завод уже сделал первую партию тяжелой воды.

К тому времени немецкое военное министерство потеряло всякий интерес к программе. Дибнера и его исследовательскую группу перевели обратно в «Урановое общество» под надзор Имперского исследовательского совета, но ученым позволили продолжать работу в лаборатории Управления армейского вооружения в Готтове. Два миллиона рейхсмарок, обещанные военным министерством, никто так и не увидел, и Имперскому исследовательскому совету только и оставалось, что изыскивать деньги самостоятельно. Однако Шпеер не потерял энтузиазма к атомной программе, и адекватное финансирование все еще ожидалось.

Возможно, Дибнер и не относился к числу выдающихся представителей немецкой теоретической физики, но он был мастером эксперимента. В опытах с реактором, до сих пор шедших под общим руководством Гейзенберга, использовалась такая конфигурация устройства, при которой металлические урановые пластины и определенное количество замедлителя (тяжелой воды) располагались слоями. Дибнер предложил альтернативную конфигурацию — трехмерную решетку равноудаленных кубов диоксида урана или металлического урана, помещенных в замедлитель. Еще одно его неординарное предложение — обойтись без алюминиевого контейнера. Для этого тяжелую воду достаточно просто заморозить: «тяжелый лед» мог одновременно выполнять функции и замедлителя, и опорного элемента.

Дибнер собрал такую конструкцию в лаборатории низких температур Имперского института технической химии. Реактор G-II состоял из 230 килограммов урана в форме кубиков и 210 килограммов тяжелого льда, из которого была сделана сфера диаметром около 75 сантиметров. Запустить самоподдерживающуюся цепную реакцию в таком устройстве не удалось, но были получены доказательства размножения нейтронов — примерно в полтора раза быстрее, чем в модели L–IV. Дибнер был уверен, что для запуска самоподдерживающейся ядерной реакции нужно просто достаточное количество урана и тяжелой воды.

Надо отдать должное Гейзенбергу, который привлек внимание к достижениям Дибнера. На конференции в Берлине 6 мая он признал, что группа Дибнера достигла высоких результатов, но объявил, что созданное этой группой «слегка усовершенствованное устройство» позволил «достичь того же результата», что и собранная годом ранее модель L–IV. Гейзенберг планировал провести крупномасштабный эксперимент с реактором и не собирался отказываться от послойной конфигурации.

Новые опыты в лаборатории Готтова подтвердили предположения Дибнера. Группа повторила эксперимент с теми же количествами урана и тяжелой воды, но теперь воду не замораживали, а поместили в нее тонкую проволочную решетку из сплавов, к которой подвесили кубики урана. Опыт проводили при комнатной температуре. В следующем эксперименте задействовали более 560 кг урана и почти 600 кг тяжелой воды — результаты получились еще более многообещающими. Стало ясно, что решетчатые структуры превосходят по эффективности любые другие, созданные до этого в Берлине и Лейпциге.

Дибнер стал думать над конструкцией еще более крупного реактора, но теперь его интересы противоречили планам Гейзенберга, у которого было собственное мнение, как должны идти эксперименты. Гейзенберг продолжал настаивать на опытах с послойной структурой, несмотря на очевидные доказательства того, что структура решетчатая дает лучшие результаты. Причина раскола крылась в принципиально разном видении философии эксперимента у двух исследовательских групп. Гейзенберг стремился понять физику процесса, он видел в реакторе в первую очередь подопытную машину, с помощью которой можно определить значения фундаментальных констант ядерной физики. Позже Гейзенберг признался Гартеку, что он предпочитал послойную конфигурацию, так как с теоретической точки зрения она была гораздо проще.