Мы сидим в прокуренном кабинете Кузьмича, Игорь как раз докладывает обо всем этом происшествии.

— Я продумал вопрос с Пунежем, как вы приказали, — обращается он к Кузьмичу. — И мнение свое изменил. Они собрались именно там. Хотя это и глупо. В маленьком городке каждый приезжий на виду.

— Они могли собраться в том областном центре, — негромко и спокойно замечает Валя.

— Нет, — возражает Игорь слишком, пожалуй, резко. — Зачем тогда Клячко сразу же едет в Пунеж? Скорей всего кто-то встретил его в том городе, и дальше они поехали вместе. И этот человек…

— Стойте, стойте! — вдруг вспоминаю я. — Ведь письмо на имя Николова в гостиницу пришло как раз из того города, по-моему. Помните? Где это письмо?

Письмо мы тут же находим в Валиной папке.

— Все равно, — упрямо говорит Игорь. — Его мог написать тот человек из Пунежа, а отправить из областного центра.

— Ну-ка, Денисов, доложи, что сообщает Куйбышев об этом самом Клячко, — говорит Кузьмич.

Валя невозмутимо достает из папки еще один листок и, поглядывая в него, докладывает:

— Клячко… Тридцать семь лет… Врач городской поликлиники, стоматолог… Холост. Живет широко… То есть жил, — очень спокойно поправляет себя Валя и дальше говорит о Клячко уже в прошедшем времени: — Подозревался в скупке золота и незаконном изготовлении протезов и коронок. В прошлом он зубной техник.

— Скорей всего именно к нему и приезжал Зурих, — вставляет Игорь. — Наверное, его-то и видел на перроне Страхович.

— Между прочим, — говорю я, — по паспорту Клячко три дня жил в Москве Мушанский, помните?

— Все, что касается Клячко, теперь особенно важно. Особенно, — задумчиво произносит Кузьмич.

Он снимает трубку внутреннего телефона к набирает короткий номер. Я слежу за его пальцем и догадываюсь, что он звонит нашему следователю Саше Грачеву.

— День добрый, — гудит в трубку Кузьмич. — Это Цветков. Ну правильно, вечер. Вот что. Просьба есть. Как у тебя с Мушанским, психологический контакт найден? Тогда допроси его, будь добр, насчет еще одной кражи. Паспорт на имя Клячко Олега Ивановича. Записал?.. Мушанский жил по нему в Москве…

— И вот что надо еще сделать, — говорит Кузьмич, вешая трубку, и поворачивается к Игорю. — Свяжись-ка с Куйбышевом. Пусть они немедленно вышлют в Пензу фотографию Клячко. Затем позвони Рогозину. Чтобы он предъявил эту фотографию Страховичу. Опознает он человека, который провожал Зуриха, или нет?

Игорь сдержанно кивает.

— Так иди и звони. И вот еще что…

Собравшийся уже было выйти из кабинета Игорь останавливается на полпути к двери и молча оборачивается.

Кузьмич задумчиво смотрит на него и говорит:

— Завтра едешь в Пунеж, как только получим данные из Пензы и от Мушанского. Поездом поедешь.

Игорь кивает и все так же молча выходит из кабинета. Кузьмич же хмурится, утюжит ладонью свою седую макушку и говорит мне сердито:

— Ну а теперь ты докладывай.

Я подробно рассказываю о Бурлакове, о том, что сообщил мне Пирожков, о его драгоценной дочке и о последнем звонке того типа к Пирожкову.

— М-да… — задумчиво произносит Кузьмич. — «Город-мама» — это скорей всего, конечно, Одесса.

Затем я докладываю свои соображения о фабрике, где работает Варвара, о возможных связях там Зуриха и о подозрительных кофточках.

— Ладно, — соглашается Кузьмич. — Завтра с утра поезжай туда. Да поосторожнее, смотри. А потом загляни в ОБХСС.

Когда мы уже собираемся уходить, Кузьмич нерешительно говорит мне, словно в чем-то сомневаясь:

— Вот еще что… Все-таки проводи Откаленко. — И ворчливо добавляет: — Не нравится он мне что-то.

На фабрику я приезжаю, когда дневная смена уже приступила к работе. В проходной пусто. Я предъявляю женщине-вахтеру свое удостоверение и, провожаемый ее любопытным взглядом, иду через весь двор, мимо длиннейшего здания одного из цехов, откуда несется неумолчный грохот и визг машин, к небольшому двухэтажному дому, где размещается управление фабрики.

На первом этаже я довольно быстро нахожу отдел кадров. Не успеваю я протянуть руку к обитой дерматином двери, как она с шумом распахивается, и в коридор вываливается старый мой знакомый — бывший Варварин дружок здоровяк Толик, с которым у нас так неудачно сложились отношения при первом знакомстве. Вот так встреча!

Круглое лицо Толика пылает от гнева. Он, видимо, чем-то сильно взволнован и меня в первый момент не узнает. Я сам окликаю его:

— Здорово, Толик.

Я вовсе не хочу сохранять с ним враждебные отношения, и не потому, что мне в свое время здорово попало от Кузьмича за ту нелепую драку, и даже не потому, что Кузьмич мне тогда сказал: «Аукнется тебе еще этот случай». И, уж конечно, не потому, что Толик стал вдруг мне чем-то симпатичен. Но я тогда повел себя с ним неверно, я бы даже сказал, профессионально неграмотно, что ли. Следовало все-таки установить с ним в тот раз хоть мало-мальски доброжелательные отношения и, так сказать, с миром выпроводить из дома Варвары. Поэтому сейчас стоит исправить, что можно, в наших отношениях.

Толик в первый момент оторопело смотрит на меня и наконец узнает. Маленькие глазки его зло щурятся, и он глухо, с угрозой говорит:

— Ну здорово…

— Что это ты такой взбелененный? — как ни в чем не бывало спрашиваю я.

— Неприятности? — И киваю на дверь, откуда он вышел.

— А тебе чего? — по-прежнему враждебно отвечает он.

— Да так. Может, помочь чем могу?

— Вы поможете…

Толик неприступен и на мировую идти не собирается.

— Ну, ну. Зачем же так, — добродушно говорю я. — Нам с тобой вроде делить нечего.

— Знаем зачем…

Он явно стремится избавиться от меня, но я делаю еще одну попытку примирения и спрашиваю его:

— Так ты, выходит, здесь работаешь?

— Был, да сплыл, — насмешливо отвечает Толик, словно его сообщение должно меня чрезвычайно огорчить.

— Уволился, значит?

— А хоть бы и так. Тебе-то что?

Я решаю его слегка поддеть:

— Да вот, вижу, не очень-то хотят с тобой расстаться. Ценный работник ты, наверное.

Но до Толика моя ирония не доходит. В нем вновь вспыхивает злость, лицо его багровеет.

— Нет такого закона, чтоб насильно держать, — рычит он. — Мало чего они хотят! Плевал, мать их…

Он смачно ругается и уже решительно поворачивается ко мне спиной. Я провожаю взглядом его удаляющуюся вразвалку фигуру.

— Ишь законник, — раздается за моим плечом чей-то голос.

Я оглядываюсь. В дверях стоит худенькая женщина в застиранном синем халате и белой косынке.