– И что же Постнов? – хмуро поинтересовался Сидорчук.

– Да что? Сначала за малым не убил меня, – вздохнул Семыгин. – Очень осерчал. Ну, потом-то понял, что я ни при чем, стал выспрашивать. Мол, что да куда. К соседу ходил, который жену провожал, у него узнавал. Может, Полежаева по пути что-то говорила, намек какой делала?.. Что ему сосед рассказал, я не знаю, только Постнов вернулся от него решительный, чаю выпил и ушел. Сказал в сердцах, что все равно ее найдет, и ушел. Больше я ни ее, ни его не видел, а вот бриллианты думал найти. Постнов-то ко мне без ящика явился. Да и вряд ли он его с собой стал бы таскать. По нынешним временам такая ноша сильно повредить может. Понял я, что схоронил он его где-то здесь до поры. Потом я кое-где ходил, вынюхивал, выспрашивал и стал думать, что, скорее всего, сокровища припрятаны в обители. Только вот незадача. Монастырь не голубятня, места много. Где искать? Точно не зная, можно всю жизнь рыться, тем более что там потом ведь трупы собирали, красноармейцев хоронили. Много народу перебывало в обители, во все углы заглядывали, и никто ничего… Но я потихоньку туда похаживал, не торопился, не гнал. Да, до той самой поры, пока не случилась беда. Однажды ночью вломился ко мне Балцетис…

– Откуда ты его знал? – жестко спросил Сидорчук.

– А вот совсем не знал, – бодро ответил Семыгин. – То есть на личность-то да, конечно, поскольку он в ГПУ должность занимал, а еще у старухи Боковой квартировал. Мы ведь с покойным супругом ее, с аптекарем, знакомцы были, в карты поигрывали, частенько чаи у них гоняли. Потом уж, как помер он, я уже меньше встречался с Надеждой Ивановной. Только подвел я ее, сам того не осознавая! Балцетису-то когда спрятаться понадобилось, он у нее про надежное место спросил. Она, простая душа, мой адресок и назвала. Он понял, что раз ему сказала, то и любому другому сообщит, вот и прибил ее. Душегуб оказался страшный!.. Он и меня грозился порешить, если что. Признаться, я так испугался, что рассказал ему свою тайну. Надеялся, что Балцетис тогда ко мне снисхождение поимеет. Изверг этот засмеялся и сказал, что на ловца и зверь бежит. Он, дескать, и сам эти бриллианты давно ищет, специально для этого в наш город приехал, первым делом весь дом, который раньше за Полежаевой был, обшарил снизу доверху, но ничего там не нашел. Еще сказал, что теперь мы вместе будем искать, надо торопиться, и повел меня ночью на развалины. Говорил, что в подвале копать надо. Там, скорее всего, камушки будут спрятаны. Мы пошли. А тут такая поднялась пальба! Вот как тогда, когда белые в город вошли. Балцетиса наповал уложили, а я ждать смерти не стал, рванул куда глаза глядят, уже только около дома опомнился. Думал, вообще про это дело забыть. Не по мне такие переживания. Здоровье уже не то…

– Не понял я, откуда Балцетис-то все узнал? Ему кто рассказал?

– Дамочка брата за бриллианты выкупила, а тот на Волгу подался, – сказал Семыгин. – Это уже Балцетис мне сам рассказывал. Вот и оказался Полежаев в Саратове. Там его ЧК и арестовала как подозрительную личность. Сам Балцетис и задержал. На допросе тот про бриллианты заикнулся. Балцетис, оказывается, к ним отношение еще раньше имел, был в охране, когда их в Веснянск доставляли. Ну, сопоставил он факты и нажал на Полежаева как следует. Тот все и выложил. Тем более что Балцетис ему жизнь пообещал. Только обманул. Сам же офицерика и прикончил. При попытке к бегству. Потом вроде документы поменял на другие и сюда примазался. Только что-то у него не заладилось, и он вынужден был в бега податься…

– Ладно, Балцетиса уже на том свете черти на сковороде жарят, – перебил его Сидорчук. – Лучше про Постнова скажи. В последнее время ты его не видел?

– А он здесь? – Семыгин заметно побледнел. – Не видел. И не дай бог! Нет, не хочу. Дважды я его встречал в своей жизни и оба раза обмирал от страха. Решительный человек Постнов. На все пойти может.

– Верно говоришь. Теперь и мы это знаем, – с некоторой грустью согласился Егор Тимофеевич. – Только сдается мне, что Постнов все-таки к тебе пойдет. Он ведь не знает, что ты арестован, думает, что ему у тебя безопасно будет. Николаю надо где-то закрепиться сейчас. – Сидорчук обращался уже к Черницкому. – Поближе к монастырю чтобы. Не век же ему по лесам прятаться. Правильно, что мы там засаду организовали.

– Засаду? У меня в доме? – перепугался Семыгин. – Может быть, лучше не надо? Нельзя ли Постнова где-нибудь по пути перехватить?

– А что тебя беспокоит? – усмехнулся Черницкий. – Ты теперь к себе домой навряд ли скоро возвратишься. Я даже думаю, что революционный суд вполне может тебя в расход пустить. Нападение на советского милиционера – это не шутки.

– Именно, – кивнул Сидорчук. – А если еще вспомнить, что ты с предателем Балцетисом сотрудничал, женщину укрывал, которая государственные бриллианты украла, о Постнове никуда не доложил – так это контрреволюция в чистом виде получается!.. Без снисхождения, значит!

Семыгин все покорно выслушал, втянул голову в узкие плечи, а потом тихо зарыдал. Так его, плачущего, и увели в камеру.

Постнова взяли через три дня на квартире Семыгина. Вопреки опасениям Сидорчука на этот раз обошлось без лишнего шума. Николай Ростиславович пришел ранним утром, когда только-только начало светлеть небо, а над влажной травой еще стелился молочно-белый туман.

Он осторожно стукнул три раза в окошко, и его впустили в дом. В засаде в эту ночь находились Данилов с Макаровым и еще двое чекистов. На первом этапе сработали они безупречно, и Постнов ничего не заподозрил до того самого момента, когда увидел оружейные стволы, направленные на него.

Тут он проявил недюжинную сноровку и ударился в бега. Вряд ли ему удалось бы так просто вырваться. Но ведь Постнова нужно было брать только живым. Поэтому чекисты опасались совершить роковую ошибку и не форсировали события.

Далеко убежать Постнову не удалось. Он подвернул ногу и был вынужден залечь на чьем-то огороде. Как выяснилось позже, Николай получил увечье еще на мельнице, когда неудачно выпрыгнул в окно. Теперь нога подвела его в самый решающий момент. Чекисты взяли Постнова в кольцо. Он попытался отстреливаться, но, видимо, понял, что шансов у него нет, и сдался. Нога у него распухла, идти он не мог, и чекистам пришлось послать за автомобилем.

По распоряжению Сидорчука вначале Постнова доставили в больницу, где фельдшер Леопольд Макарович осмотрел поврежденную ногу и наложил повязку. Он определил сильное растяжение связок в голеностопе, приписал полный покой и усиленное питание. Правда, к его неудовольствию, пациента тут же отправили на допрос, но тут уж он поделать ничего не мог.

Фельдшер вызнал, что допрос будет проводить Сидорчук, кивнул, поджал губы и сказал мстительно:

– Так я и полагал!

Постнова в ГПУ допрашивали Сидорчук и Чуднов. Егоров благополучно залечивал свой перелом под присмотром дотошного Леопольда Макарыча. Черницкий от участия в допросе отказался, возможно, почувствовав настроение московского гостя.

– Это ваше дело, – сказал он. – Не хочу мешать.