— Молча, — буркнул я, потом объяснил более вразумительно. — Я Прасковью уже давно от врагов охраняю, поэтому и спим мы с ней одной комнате. Она-то сама где?

— В баню ее повели порчу смывать, — объяснила Матрена, потом вернулась к прежнему разговору. — От кого же ее в отчем доме защищать? Она здесь хозяйка!

— Давно-то хозяйкой? Что же вы ее сами от врагов не уберегли?

Тут возразить оказалось нечего, но, тем не менее, женская делегация не уходила, явно не зная, как поступить. Пришлось им помочь:

— Вы пока идите, а вернется Прасковья, мы с ней сами решим, где мне ночевать.

Таким образом, приличия были соблюдены, и меня оставили одного. Снова ложиться не имело смысла, и я дождался, когда молодая хозяйка в окружении все тех же матрон, появилась в светелке.

Распаренная, розовая девушка казалась счастливой и улыбнулась мне, что называется, лучезарной улыбкой.

— А ты еще не спишь? — спросила она, присаживаясь на скамейку возле небольшого стола.

— Как тут заснешь, когда твои няньки гонят меня прочь.

Прасковья немного смешалась, но женская находчивость помогла ей естественно выйти из щекотливого положения:

— Алексей мой первый помощник и защитник, — сказала она блюстительницам нравственности, — он всегда спит на полу подле моей постели, чтобы враги не причинили вреда.

— Так как же это можно, девонька, ведь он мужеской породы, поди, зазорно с ним под одной крышей пребывать, — подумав, нашла довод Матрена, — как бы люди чего зазорного не сказали!

— Что людская молва, мамонька, на чужой роток не набросишь платок. Мне перед людьми стыдится нечего, я свою девичью честь как зеницу ока берегу! Меня Господь видит и Пресвятая Дева. Мне перед ними ответ держать, а они про меня всю правду ведают!

Такого я, надо сказать, от Прасковьи не ожидал. Она так смело призвала в свидетели высших судий, что я понял, эта девушка далеко пойдет. Особенно мне понравилось о зенице ока. Мамушку и двух других теток, смотрящих, скорбно поджав губы, на мою «мужескую породу», такие доводы убедили, и они, пожелав девственнице покойной ночи, удалились. Мы с Прасковьей, наконец, остались одни. Теперь, когда она так мужественно отстояла мое право ночевать вместе с ней, затевать сцену ревности было бы не совсем уместно. Пришлось отложить выяснение отношений на более подходящее время.

— Ты рада, что вернулась домой? — задал я самый, что ни есть, очевидный в своей банальности вопрос.

— Рада, не знаю, как и рада! — воскликнула Прасковья. — Я до последнего момента не верила, что у нас получится. Если б крестная не созналась, и не знаю, что бы было.

— А как тебе понравилось быть привидением? — вспомнив, как девушка изображала аэроплан, спросил я.

Прасковья засмеялась и замахала рукой.

— Чур, меня, чур, нельзя такое к ночи вспоминать! А крестная-то, как меня увидела, так замертво и упала!

Говорила она это весело, и чувствовалось, что к несчастной Вере у нее нет и капли сочувствия. Честно говоря, осудить за это Прасковью я и не подумал. Тем более, что для нас с ней пока еще ничего не кончилось. Возможно, самое неприятное было еще впереди. Но в тот момент у меня просто не повернулся язык омрачать ей счастье победы.

— Ты устала, будем ложиться? — спросил я, стараясь не делать акцента на последнем слове.

— Ужас как устала, мне казалось, что этот день никогда не кончится. Только что ложиться, ты ведь, наверное, уже совсем стосковался по мне?

Более точное определение трудно было придумать.

— Только давай задуем свечи, чтобы они, — она посмотрела вверх, — ничего не узнали!

— Давай, — засмеявшись, согласился я, умиляясь таким детским обманом высших судий.

Мы разом задули все свечи. Я услышал, как зашелестела ткань, и спустя мгновение ко мне прижалось что-то восхитительно теплое и нежное. Я притянул к себе податливое тело и сразу же нашел мягкие горячие губы…

К полудню следующего дня я вынужден был на время забыть о волшебной ночи любви, с ее страстными стонами, клятвами в вечной верности и соленым потом удовлетворенных желаний. Только-только вступившая на взрослый путь Прасковья уже показала себя и неутомимой любовницей, и зрелой женщиной, способной подхлестнуть утомленную страсть. Мы не выпускали друг друга из объятий, словно боялись потерять и никогда больше не обрести счастье слияния сердец и тел.

Однако это было ночью, а новый день, едва только начался, сразу же вернул в житейскую прозу и принес проблемы, которые я пока не знал, как решить.

Не успел мы проснуться, как к нам в светелку прибежала встревоженная Матрена и закричала, что меня разыскивает посланец от государя. Это меня, мягко говоря, удивило. После того, как мы поменяли квартиру, о своем новом местопребывании я никому не сообщал. Тем более было нереально вычислить меня здесь в Замоскворечье. Заинтригованный, я быстро спустился вниз. Там меня, и правда, ждал знакомый гонец с приказом царя немедленно явиться в Кремль.

— Как ты узнал, где меня искать? — спросил я посыльного.

Гонец, симпатичный парень, очень серьезно относящийся к своим обязанностям, только пожал плечами:

— Государь послал за тобой и велел тебе срочно быть перед его очами.

— Он сам тебе сказал, где меня искать? — попытался я понять, что происходит.

— Нет, конечно, его повеление передал стольник Нечаев, — удивившись вопросу, ответил он.

Стольника Нечаева я не знал.

— Хорошо, передай стольнику, что я скоро буду в Кремле, — пообещал я.

— Он велел без тебя не возвращаться, — виновато сказал гонец. — Со мной оседланный конь, так что можно ехать сразу.

— Хорошо, сейчас оденусь, и поедем.

— Он велел прибыть, в чем есть…

— Такое он пусть своей жене приказывает, — разозлился я. — Жди, когда буду готов, тогда и поедем.

— Но стольник… — начал гонец.

— Плевал я на этого стольника, так можешь ему это и передать, — стараясь не срывать зло на подневольном человеке, сказал я и, не слушая возражений, пошел одеваться.

Прасковья еще не вставала, не стесняясь, лежала нагой поверх перины, прельщая женскими формами и матовой белизной кожи. Я ее поцеловал, стараясь попусту не распаляться, и сказал, что меня вызывают к царю.

— Ты надолго? — не понимая странности такого приглашения, спросила она.

— Не знаю, но боюсь, у нас начинаются неприятности. Ты, на всякий случай, поезжай к подьячему, но осторожно, чтобы никто тебя не выследил.

— Как это не выследил? — не поняла девушка. — И зачем мне уезжать из своего дома?

Объясняться мне было некогда, пришлось говорить кратко: