Враги суть те, кого ты знаешь в лицо, чьей смерти жаждешь и готов самолично терзать их, ибо мучения недруга есть наилучший бальзам для уязвлённого самолюбия.

Настроение герцога мигом поднялось, и он довольно потёр руки.

— Ну и место жительства они себе сыскали! — хмыкнул Пончик, обозревая унылые болотистые пространства на подступах к Ла-Рошели.

— Гугеноты, что с них взять! — надменно фыркнул Быков.

Нолан Чантри с напряжением вслушивался в их речь, всё ещё не привыкнув к звучанию полузнакомого ему французского языка.

Олег смолчал. Сощурившись, он приставил ладонь козырьком ко лбу и разглядывал двоих или троих всадников, маячивших на травянистом холме, на другом берегу мелкой, но зело шумливой речушки.

— Кажется мне, — проговорил он, — что эта компашка в мушкетёрских плащах. Яр, глянь.

Быков воззрился на всадников, рысцой спускавшихся к берегу реки, и утвердительно кивнул.

— Точно!

— Наши! — возликовал Шурик.

Сухов тронул коня, направляя вороного к воде, и вскоре убедился в том, что экспансивный Пончик в данном случае оказался прав дважды — к ним приближались старые знакомые.

— Бог и все его ангелы! — вскричал, поднимаясь на стременах, Жерар Туссен де Вилье, барон де Сен-Клер. — Кого я вижу!

— Они ничуть не изменились! — заорал Жак де Террид. — Даже не исхудали ничуть!

— Тысяча чертей! — расхохотался Анри Матье, граф де Лон. — Но запорошились они изрядно! Ставлю двадцать к одному, что это пыль дальней дороги!

— И казённого дома! — ухмыльнулся Олег, радуясь встрече с этими шебутными, хвастливыми, неумеренно пьющими вояками, знающими толк в оружии, лошадях и женщинах. И они умели быть верными драгоценному чувству товарищества.

— Везде побывали! — воскликнул барон.

Обменявшись новостями, старательно обходя «совсекретные» темы, «прибывающие и встречающие» двинулись шагом.

— Кстати, прошу любить и жаловать, — сказал Сухов, хлопая по плечу Чантри, ехавшего рядом. — Нолан Чантри, парень не промах!

Нолан неловко поклонился.

— Англичанин? — с наигранной суровостью спросил Анри.

Чантри кивнул, робея.

— Скорее, американец, — усмехнулся Олег.

— Как это? — не понял граф.

— Нолан ещё ребёнком покинул Англию и всю свою жизнь прожил в Новом Свете.

— А-а!..

— Слыхал я, — сказал де Террид, — что маршал Шомберг негласно набирает солдат со знанием английского языка.

— Я тоже слыхал про это, — вмешался Жерар Туссен, — и, знаете, что я думаю? Что мистеру Чантри прямая дорога к духовнику короля!

— Как это? — повторил Сухов вслед за де Лоном.

— А вот так! — рассмеялся Анри. — Отец Жозеф нынче заправляет разведкой.

— А-а!..

— А мы куда едем? — поинтересовался Быков.

Барон придержал коня.

— Ставка его величества находится в Этре, в двух лье от Ла-Рошели, — сказал он, пряча хитринку в улыбке. — А его высокопреосвященство расположился в одном лье от Этре, в замке Пон-де-ла-Пьер.

— Нам туда, — коротко сказал Олег, и мушкетёры кивнули понимающе.

Несмотря на ревность к кардиналу, доходившую до открытой неприязни, в их душах жило и великое почтение к главному министру.

— Мы вас проводим, — сказал Анри, подбадривая своего коня.

Ришелье поселился в донжоне маленького замка, среди соляных копей и болот. Безлюдность и безрадостность пейзажа, открывавшегося из стрельчатых окошек Пон-де-ла-Пьер, навевала тоску и уныние лишь поначалу. Постепенно он почувствовал грустную прелесть этих мест, их отрешённость от всего земного — здесь ничто не отвлекало от дум возвышенных и несуетных.

Пустынное море настраивало на мысли о вечном, а когда случался отлив, обнажалось ровное дно, причем на столь большом расстоянии, что поневоле брал испуг — неужели вода ушла навсегда, и глазу уже не придется следить за колыханием волн?

А какие тут закаты! Переливы ярой желтизны и багрянца, глубокой синевы и лиловых оттенков расцвечивали полнеба, поражая сердце и ум величием Божьего замысла.

Кардинал вздохнул, стоя у окна своего временного жилища. Он был обряжен как генерал, хоть и в непременной алой мантии, — уже пошли шуточки-прибауточки над тем, как исповедуют солдат перед атакой, как они маршируют под псалмы, и прочая, беззлобная, в общем-то, чушь.

Ришелье не предпринимал никаких контрмер — настроением в войсках он был вполне доволен.

Устроился кардинал по-спартански, как и подобает воину в походе. Ни пуховых перин, ни ковров, заглушавших шаги, вообще никакой роскоши.

Спал Ришелье на матрасе, а кресло, в котором он сиживал у камина по вечерам, было жёстким, и затёртая подушечка, набитая шерстью, не придавала сиденью мягкости. Одна радость, что в замке не держалась сырость — постоянные сквозняки выдували влагу.

Генерал армии короля при Ла-Рошели и в окружающих провинциях мягко улыбнулся.

Его кошки остались в Париже, зато приблудился местный котяра, малость одичавший, но охотно позволяющий себя гладить и кормить.

— Кис-кис-кис, — позвал кардинал.

Басисто мурлыкнув, из-под топчана выбрался большой полосатый кот с исцарапанной мордой и обгрызенными ушами. Боец!

С достоинством приблизившись к его высокопреосвященству, зверюга потёрся о ноги, задрав хвост трубой.

— Ещё хочешь, обжора? — ласково спросил Ришелье.

Кот мяукнул в том смысле, что было бы очень неплохо. Угостив питомца огрызком колбаски, кардинал прислушался. Цокот копыт и громкий говор оповестили о чьём-то прибытии.

«Не дай бог, от короля!» — мелькнуло у Ришелье. Он чувствовал себя утомлённым, разбитым, старым…

Ехать в Этре сильно не хотелось. Конечно, если его величество прикажет, он явится тут же, но… Пускай Господь избавит его от такой маеты хотя бы до утра.

В дверь осторожно постучали. Ришелье вздохнул и ответил:

— Войдите.

Заглянувший Рошфор выглядел оживлённым.

— Ваше высокопреосвященство, — сказал он взволнованно, — виконт д’Арси вернулся!

— Проси!

Кардинал взбодрился и повеселел. Хорошая новость!

Вошедший мушкетёр снял шляпу и поклонился.

— Ваше высокопреосвященство, мы выполнили ваш приказ, — произнёс он безо всякого апломба, просто, как будто сообщал о несущественной мелочи.

— Присаживайтесь, дорогой виконт, и повествуйте.