Если бы! Луиза видела, с какой рожей юный Окделл разгуливал по приемной в ожидании сначала Катарины, потом сестрицы. Так заговорщики не выглядят, особенно глупые, а вот молодые петухи – запросто. Госпожа Арамона сделала пару стежков и принялась копаться в корзине с шелками, выбирая подходящий цвет.

– Ричард Окделл еще слишком молод, – повторила Луиза слова Катарины Ариго, – и потом, не следует забывать, что он – сын Эгмонта Окделла.

Про то, что от бобра бобренок, от свиньи – поросенок, Луиза благоразумно умолчала. Подопечная герцогиня и так пускала искры, подливать в огонь масла капитанша не собиралась.

– Оруженосец, нарушивший присягу, никогда не станет рыцарем, – сообщила отягощенная дворянскими премудростями дочь.

– Айрис виднее, – согласилась Луиза, – я в этих мужских штуках не сильна. Тебе не кажется, что ты слишком долго ходишь с одной и той же прической?

– Мама, – Селина никогда ни на что не жаловалась, но сейчас в ее глазах был укор, – Монсеньор в тюрьме, а ты...

А она ничего не может сделать. Только прыгать возле Катарины и ждать в поле ветра, который рано или поздно подует.

– Герцогиня Окделл, – толстуха Мэтьюс возникла в дверях, приплясывая от любопытства, – пришел герцог Эпинэ и хочет вас видеть.

Айрис обернулась. Блеск в глазах и раздувающиеся ноздри ничего хорошего не предвещали, и Луиза принялась торопливо запихивать шитье в корзинку.

– Госпожа Арамона. – Одетта неправильно истолковала жест Луизы, ну, на то она и дура. – Герцог Эпинэ настаивает на разговоре наедине.

– Не бойтесь за меня, – выпалила Айрис, – я знаю, что ответить приспешнику узурпатора!

– Айрис, – графиня Феншо растерянно захлопала действительно очень длинными ресницами, – Айрис, что ты...

Утонувшая в своих выдумках дуреха не слышала. Раньше они с Селиной успели нарожать Ворону детей, теперь Айри собиралась то ли на костер, то ли в бой.

– Я была рада вашей дружбе, – на Одетту сестрица Ричарда не смотрела, – но теперь моя жизнь и моя смерть принадлежат моему нареченному. Я разделю его судьбу, какой бы та ни была. Селина, ты стала мне больше чем сестрой, будь счастлива. Госпожа Арамона, вы были ко мне добры. Молитесь за нас. Госпожа Феншо, прощайте. Ведите меня, я готова!

Святая Октавия, она же побывала в Багерлее, могла бы понять, что в тюрьму берут не гонор, а расческу и чулки! И при чем здесь тюрьма? К гадалке не ходи, Эпинэ будет мирить злюку с братцем, недаром он столько у кузины просидел.

– Айрис, – Селина висела на шее у подруги, а на ее щеках висели слезы. – Я тебя никогда не забуду, никогда, ты такая...

– Селина, – Луиза взяла дочь за руку, – герцог Эпинэ – благородный человек, а не тюремщик.

– Благородные люди не служат мерзавцам и не нарушают клятв, – отрезала дочь наплевавшего на все присяги Эгмонта.

– Айрис, – Луиза ухватила будущую мученицу за плечо, – даже с мерзавцами нужно говорить в приличном виде.

Девица злобно дернула головой, но позволила расправить воротник и перевязать ленты.

– У нее нож, – пробормотала Феншо, – заберите нож.

Нож действительно был, вернее, ножик. Для фруктов – серебряный, мягкий, таким не то что мужчину, морискиллу не прирежешь. Айрис вряд ли соображала, что держит в руках. Она, когда волновалась, вечно что-то хватала.

– Нож не для прихвостней Альдо Ракана, – отчеканила Айрис Окделл. – Сталь для них слишком благородна.

А когти, надо полагать, в самый раз. Луиза просчитала до шестнадцати и твердо сказала:

– Айрис, прошу вас, положите нож.

Катари, случись ей бросать оружие, томно бы разжала пальчики и вздохнула. Девица Окделл отшвырнула несчастный ножик к камину, от которого тот и отлетел с жалобным звоном.

– Прощайте, – воскликнула невеста Алвы и скрылась, на прощанье со всей силы саданув дверью.

Одетта и графиня Феншо молчали, прочие курицы и вовсе замерли. Селина подняла злополучный ножик и тихо положила на тарелку с фруктами. Так, словно он просто упал.

3

Сестра Ричарда не была уродиной, но Иноходцу никогда не нравились высокие угловатые женщины с резкими размашистыми движениями. А девица Окделл, похоже, терпеть не могла кареглазых брюнетов.

Робер Эпинэ вежливо поклонился:

– Сударыня, я благодарю вас за то, что вы согласились принять меня.

Айрис зло сощурилась и по-жеребячьи дернула головой.

– К чему вежливость, господин Эпинэ. Сила на вашей стороне.

Ого. Сестрица хоть и отколотила брата, все еще жаждет крови.

– Вы заблуждаетесь, – пробормотал Эпинэ, чувствуя сильнейшее желание сбежать, – я никоим образом не намерен причинить вам вред.

– Не надо лишних слов, – собеседница задрала подбородок, – делайте свое дело.

Свое дело? Он его и делает.

– Сударыня, что вы имеете в виду?

– Не нужно лжи, – потребовала Айрис, хотя врать он еще и не начинал. Ясновидящая она, что ли?

– Герцогиня, – без сомнения, здесь подслушивают и подглядывают, – прошу вас оказать мне честь и пройтись со мной по саду.

– Я не намерена гулять с предателями и клятвопреступниками, – будь Айрис Окделл лошадью, она бы повернулась задом и принялась лягаться. И жаль, что она не лошадь, с лошадьми Иноходец Эпинэ разговаривать умел, с закусившими удила девицами – нет.

– Ваша покровительница обещала, что вы меня выслушаете. – Ничего такого Катари не обещала, более того, она честно предупредила, что толку не будет. – Я надеюсь, вы исполните ее пожелание.

– Герцогиня Окделл и будущая герцогиня Алва не нуждается ни в чьем покровительстве. – Сейчас фыркнет или зубами клацнет. – Я выслушаю вас, но здесь.

– Ваша мантилья, Айрис, – светлокосая дуэнья, которую Робер уже видел, стояла на пороге с ворохом одежек в руках, – и ваш плащ. Сегодня солнечно, но прохладно.

– Благодарю вас, сударыня, – Эпинэ был готов расцеловать догадливой даме руки. – Герцогиня, позвольте.

Робер ухватил подбитый мехом плащ и водрузил на плечи Айрис. Та в очередной раз дернулась и прижала уши, но не укусила.

Негаданная помощница сунулась было с мантильей, но девица Окделл прикусила губу и прянула куда-то вбок, где обнаружился спуск в очередной садик, засыпанный ржавой листвой.

От мысли подать даме руку Робер предусмотрительно отказался. Сестра Дика кентером проскакала мимо пары замерзших статуй, обогнула кучу можжевеловых веток, прикрывавших какие-то цветочки, и остановилась у молчащего фонтанчика, в чаше которого плавали кленовые листья.

– Я слушаю! Что вам угодно? – будь у Эгмонта столько решимости, он бы не проиграл. Или не восстал, как бы его ни тащили под уздцы.