- Это - Бог!.. - прошептал потрясенный Софрон.

Он стоял здесь, посреди шатра, не видя ничего другого, кроме того, что было видением и не слыша ничего другого, кроме того, что было слышаньем. Юрюнг Айыы Тойон был, и был вовне, внутри, везде. Якутия была Саха, А Саха был Уранхай. Бесстрашие и легкость охватили Софрона, заставив его раскрыть глаза, и вспышка невыразимой благодарности, пронзающей дух, ослепила его зрение и душу, и повергла его в белое ничто, рождая его. Он пал, взлетел, вскричал, вошел. Он стал, он стал им. И когда уже <напряжение дошло до своего начала, и истина не выдерживала саму себя, возник разноцветный взрыв и показалось что-то синее другое, и Софрон перестал принадлежать миру.

- Вставай, дурачок, вставай, чудик! - через бесконечное несуществующее время он услышал над рождающимся собой.

Они находились рядом с белым ритуальным шатром; дверь шатра была закрыта. Жукаускас лежал на зеленой траве, а над ним стоял усмехающийся Ылдя.

- Что, кайф словил?! Вставай, мы уходим, молебен окончен. Понравилось? Честно говоря, все это - дерьмистика! Но необходимо.

- Что это?.. - пролепетал Софрон, тряся головой. - Было ведь...

- Встать!- рявкнул Ылдя.

Жукаускас вскочил, но его шатало. Ефим ударил кулаком в его щеку, засмеялся и крикнул:

- Зу-зу!

- Ду-ду! - отвечало войско.

- Юрюнг Айыы Тойон с нами! Вы все видели! Слышали! Нюхали! Мы идем! Приготовить автоматы, прочистить зенитки! Жрец нам накамлал! Победа нас ждет!

- Кру-гом! - вдруг рявкнул человек в коричневой пилотке. - Раз, два!

Воины четко развернулись.

- Хан Марга!

- Я-я!! - выкрикнул маленький шустрый якут с желтой повязкой на шее.

- Ведите армию на правый бой, - зычно сказал человек в пилотке.

- Да-да! - проорал тот и побежал во главу войска.

- Мы двинемся следом, - ухмыльнувшись, тихо проговорил Ылдя. - А ты, чудик, будешь закрывать меня от случайных пуль. Ясненько?!

- Смерти нет, - блаженно улыбаясь, сказал Софрон.

- Вот и отлично! Хорошо будешь защищать - не убью!

- Ха-ха-ха, - пробормотал Софрон.

- Молчать! - разозлился Ефим, но тут армия двинулась вперед, четко маршируя, словно метроном, отбивающий ритм боевого марша.

- Песню... Затягивай! - приказал идущий вначале Марга. Через два шага все запели:

Мы - знойные якуты

Пу-пу, ду-ду, зу-зу,

Засунем всех врагов своих

Мы в задик жеребца.

А после их порежем

Жо-жо, ло-ло, мо-мо,

На мерзкие обрезки

И облюем тогда.

Мы русских расхерачим,

Армяшек и мордву,

А после их засунем

В дерьмо мы омулей.

Чтоб ни один народик

Ви-ви, зи-зи, ки-ки,

Не пудрил наши мозги -

Великий Уранхай!

- Что это за предел маразма! - воскликнул Жукаускас. - Большего говна я, наверное, не слышал!

- Это - наша строевая песня! - злобно сказал Ылдя. - Я написал. Ясненько?!

Софрон промолчал.

- Ты осмеливаешься иметь что-то против нашей гениальной песни - великого якутского военного гимна?! - разъяренно спросил Ылдя. - Сейчас я тебе ноздрю на посох натяну!

Воины шли вперед, вздымая коричневую пыль, и с ними ехали машины, везущие какие-то розовые зенитки, или пушки. Солнце вышло из-за мутных облачков и противно слепило глаза, неприятно нагревая головные уборы. В этой мерной ходьбе слышалось позвякивание и шелест, и на солдатских якутских лицах появлялись капли ратного пота, образующие целые ручейки на лицах тех, кто вез зенитки. Все эти существа устремлялись биться за золото, как в доисторические эры, и командиры с желтыми повязками гордо поднимали подбородки вверх, склоняя голову направо, и любовно поглаживали приклады своих автоматов, почти как головки маленьких донек перед сном, и жаждали доблести, храбрости и упоения.

Они прошли мимо скособоченных изб, каменных желтых зданий и разнообразных балаганов, и вышли на узкое шоссе, уходящее вдаль; и справа от этого шоссе был пустырь, а на пустыре стоял высокий крест. Жукаускас посмотрел направо и вдруг увидел замученную окровавленную фигурку Ильи Ырыа, прибитого за руки и за ноги к этому кресту. Какие-то колючки опутывали его голову, синяки и ссадины покрывали его худосочное тело, но бледное лицо насмешливо смотрело вниз, а пересохшие, с запекшейся кровью губы что-то шептали. Ырыа вздрогнул и напрягся. Голова его медленно начала подниматься вверх; от напряжения кровь потекла из ран; раздался глухой стон. Илья поглядел на проходящее войско взглядом дебила и стал делать ртом пукающие звуки в такт марширующим.

Софрон сжал кулаки и остановился; Ылдя презрительно хрюкнул.

- Что, увидели? - спросил он у Жукаускаса. - Ну пойдемте, подойдем к этому бедняге.

Они перепрыгнули через канаву и предстали перед сияющим в лучах солнца крестом. Ырыа, пукая ртом, безучастно осмотрел их, потом медленно улыбнулся и хрипло, с большим усилием произнес:

- Кукуня...

- Что ты там еще выделяешь! - нагло проговорил Ылдя. - О душе надо сейчас думать, а не обо всяких кукунях!

- Я хочу кончить его! - воскликнул Софрон.

- Да он и сам скоро отойдет. Ну, может, скажешь нам перед смертью что-нибудь вразумительное, а?!

Ырыа сощурил глаза, растянул губы в мерзкой гримасе, так, что они треснули и выступила кровь, напрягся еще больше и четко произнес:

- Жуй!

Потом быстро прошептал:

- Искусство победило, убийство, крест, смерть, жизнь - все искусство, все для искусства, все ради искусства. Мамчик мой, пушыша саваланаима, прими надпочечник мой через жир, почему ты наставил мне рога, почему ты не засунул мне в рот зук?!

- Вот гнида! - возмущенно крикнул Софрон. - Он опять за свое!

- Крепкий парень... - задумчиво сказал Ефим. - И все же, какое отвратительное зрелище! Пойдем отсюда, мне кажется, он сейчас уже околеет.

- Если бы не злость, меня бы сейчас стошнило, - проговорил Жукаускас.

Голова Ырыа упала на грудь; казалось, он потерял сознание.

- Смотри-ка - фффу!! - насмешливо воскликнул Ылдя, - он обмочился!

Софрон отскочил в сторону, как будто ему чем-то грозила безобидная желтая жидкость, трогательно стекающая по мертвенно-синим ногам Ильи, прибитым к кресту.

- Какая пакость!.. - сказал Ылдя. - Ладно, все с ним ясно. Он уже готов.

- Он что-то еще говорит! - вдруг заметил Софрон.