Так вот, этого, учитывая особенности клана Ринегурров, допустить было нельзя. По расчетам аналитической группы, ничего, кроме термоядерного противостояния, такое развитие событий не принесло бы. Вот и надо было сорвать этот брак во что бы то ни стало. Хельга после неудачного побега покончила с собой. Ринегурры навсегда лишились не только надежд на трон, но и вообще всего. Меня выдернули с гарпуном в спине. Но заштопали надежно. Вот почему у Стамина иногда ныла спина на погоду. Не люблю я эту историю. Вера слушала тихо, не перебивая.

– Разве было обязательно убивать эту девочку?

– Ее никто не убивал, просто так вышло, – попытался оправдаться я, – никто не ждал от нее такой силы воли.

– Неужели ты думаешь, что аналитических ресурсов у нас недостаточно для того, чтобы предсказать поведение маленькой девочки? – рассердилась Вера. – Ты всегда был наивен. Слишком.

– Никто не может предсказать импульсивных поступков. Тем более у девочки в семнадцать лет, стоящей перед перспективой брака с нелюбимым человеком. – Я не был согласен с Верой.

– Ты думаешь, туда не могли послать матерого дуболома? Почему послали тебя, пацана? Ты меня извини, но даже для такого агента как ты, для начинающего – это слишком непростое задание. – У Веры почему-то задрожали губы.

– Вера, я был пацан. И поступал, как мог. Хельга осталась для меня навсегда болью. Не мучай меня вопросами, на которые у меня нет ответа. – Мне действительно было неприятно вспоминать это.

– Ладно, не будем. Только один вопрос. Последний. Кто стал контролировать территории будущей столицы? – Вера задала совсем неожиданный вопрос.

– А? – Это меня совсем поставило в тупик. – Как это? Кто-то другой. Я и не интересовался. Главное – чтобы не было войны! – глупо закончил я.

– Ладно, не буду тебя мучить. Тем более, что ты был совсем мальчиком. Я с тобой познакомилась спустя несколько лет. Пойдем домой, уже поздно.

По пути Вера взяла меня под руку. Мне от этого стало спокойно и тепло. У дверей ее квартиры я спросил:

– Ты меня на кофе не пригласишь?

– Нет. Не сейчас. Дай мне опять привыкнуть, – сказала что-то, не совсем мне понятное, Вера и быстро захлопнула дверь.

Почему-то я облегченно вздохнул. Мне тоже не особенно хотелось продолжения.

Почему Веру заинтересовала эта история?

Утром Кондратьев встретил меня невнятным «...брру–тро...». Судя по мешкам под глазами, у него оно было не такое уж доброе. Ладно, день прекрасный, кондишен отрегулирован, жить можно. И главное – уже неделю я сплю нормально! И не менее восьми часов! Даже морда растолстела. Значицца так! Сегодня у меня по плану полна горница забот. Анализ акционерного общества «Российские железные дороги» и того, кто и как покупал их акции во Франции в начале двадцатого века. Что-то там не так, видать. Надо собрать все данные, определить основных вкладчиков, проанализировать их во времени и подготовить записку для аккумулирующих аналитиков. Но лень. Бывает.

Долго и тупо всматриваясь в экран монитора, я наконец понял, в чем причина. Надо его включить. Монитор. Не помогло. Хотя картинка стала повеселей. Все-таки, кто контролирует столицу конфедерации на Силурге? И зачем мне это надо?

– Слышь, Вов, а как можно доступ к архиву по старым делам получить? – вырвал я Кондратьева из легкого ступора.

– Пошел ты на, Фарбер! И без тебя тошно! А во-вторых, за такие вопросы и тому, кто задает, и тому, которому задают, оторвут все живое. А меня вышлют в слипинг-моду! Ты знаешь, где я сидел в слипинг-моде? – глядя на меня бычьими глазами, простонал Кондратьев.

– Не знаю, – честно признался я.

– Так никто не знает! А вышлют, и окажусь я нищим на Благбазе в каком-нибудь Харькове, тогда будет поздно рассуждать. Не знаю я ничего про архив. И знать не хочу. И никому не скажу! Вот Брик, допрыгался! Тоже – небось...

– Что Брик? – Меня бросило в жар.

– Как что? Ты что, комп не включал? Сегодня панихида. Исчез при выполнении простого дела. А все почему? Шустрый был, – Кондратьев выдавливал из себя слова с трудом. Труд был тяжек и неблагодарен. – Но я тебе ничего не говорил! И вообще Брик был малоквалифицированный специалист и поэтому не смог справиться с легким заданием.

В последней фразе ясно чувствовалась ирония. Жалко. Я только вчера спрашивал у Карански, где можно найти Брика, и тот сказал, что он будет недоступен еще три дня.

По окончании работы всех собрали в актовом зале. Ходили легенды, что табличку на двери с надписью «Актовый зал» притащили из советской школы хрущевских времен. За ее монументальность. Панихида была занудной. В основном, говорили о том, как важна наша работа. По диагонали, через весь зал, я увидел Веру. Надо было с ней заранее договориться. Сидели бы сейчас рядом. После я отловил Кондратьева и предложил ему расслабиться. Тот совсем не возражал, и, по-моему, к этому стремился. Мы уныло побрели в потоке выходящих из зала в сторону моего жилья. Но тут меня окликнули:

– Фарбер! Ты куда? – Вера махала мне рукой из-за спин.

– О! Привет! Грустное действо. Ты знала его?

– Нет. Так, видела пару раз. Говорят, он пропал на совсем элементарном деле. Аналитики просчитались. Пойдем ко мне?

– Ой... Я с Кондратьевым договорился. Мы с ним поговорить должны. Ну а с ним, ты знаешь, не просто. Здоровье надо!

– Можно я с вами? – с надеждой спросила Вера. – Я не упьюсь! Я сильная!

Ну почему все время такая лягушка попадается! Я должен выудить из Кондратьева все, что он знает про архивы. Не для Веры это! Ну почему такая несуразица?

– Вера, извини. Ты не обижайся, мне ДЕЙСТВИТЕЛЬНО надо с ним поговорить наедине. И я не уверен, что у меня получится в другой раз. Не обижайся. Давай завтра, да? – просяще проговорил я.

Вера расстроилась. Если бы она вспылила, обозвала меня как-то или вообще повернулась и ушла, то было бы легче. Но она просто расстроилась. И согласилась на потом. И ушла. У нее в руках был какой-то дурацкий портфельчик с бумагами. Он стукал ее по коленкам и вертелся в руке.

– Все они сволочи! Только о своей заднице и думают! Их всех поубивать надо! – Кондратьев относился к разряду людей, которые со второго стакана водки (меньшим квантованием он брезговал) начинали всех ненавидеть.

Вначале я пытался понять, кто и по какому поводу сволочь и за что надо убивать. Главным аргументом в кондратьевском монологе было – «потому что они сволочи» и не дают таким классным ребятам, как я и он, Кондратьев, заняться нормальным делом. И, что, мол, они все, сволочи, только о себе и думают. На этом круг замыкался. Замыкался и начинал кружить заново. При очередном «все они суки, сволочи» я успел воткнуть свое: «так кто, все?».

Тут, очевидно, сказались годы работы на Разведку. Я попал в самую бифуркацию. Монолог резко поменял окраску. Кондратьев не выхлебал очередной стакан, а побелев лицом, продолжил речь: