Осознала себя не просто сидящей на этом полу, как собака, которую пнули, но и с абсолютной четкостью увидела, что было бы дальше. Собаке этой не разлюбить уже своего хозяина, поскулив, она опять поползет и униженно попросит о новой капле тепла. Пусть и сделает больно, но потом же погладит, согреет, сделает это как никто другой на всем белом свете, ведь никому другому дела до этой псины нет и не было до сих пор. А ему — есть. По-настоящему. А, почувствовав это, бесконечно голодной душой отказаться невозможно, даже пусть боль раз за разом. Боль — плата за тепло потом, которого никто больше не даст. Отвратительно видеть себя абсолютно жалким, навсегда теперь зависимым от душевной близости, существом, но обратной дороги мне уже практически не разглядеть. Бесконечно гордыми, несгибаемыми и независимыми мы бываем только в своих мечтах или же когда и так совершенно одиноки. Вот о чем предупреждал инстинкт. Запас прочности иссяк, жить вне общей с Сойкиным атмосферы больше не могу.

В дверь позвонили, а потом и замолотили, Миронова, что так и тарахтела что-то, во что я уже не вслушивалась, оглушенная своими мыслями, вскочила.

— Сиди, Жень, не вставай резко, ты бледная такая — ужас! Я посмотрю кто там и вернусь помогу.

Она унеслась, а я все же поднялась, морщась от всеобъемлющей боли. Откровение о себе самой словно все кости переломало, сделав безвольной размазней. Такой, какой стать и боялась больше всего. От такого не спасти себя алкоголем до потери сознания и обезличенным сексом, что так успешно помогает наращивать внешнюю непроницаемую оболочку. Самоутверждение за счет способности запросто манипулировать чужой похотью — чертов экзоскелет из прочных внешних покровов, надежно скрывающих, что внутри нет твердого стержня настоящего позвоночника.

— Вам кого? — требовательно спросил голос Светланы, но ответом ей была тишина. — Мужчина! Я к вам обращаюсь! Вы к кому?

— М… мне нужна Евгения Воронова и все те мерзавцы, которые помогли ей устроить натуральную травлю и даже напали на моего адвоката — Маргариту Баринову. — Мужской незнакомый голос вначале прозвучал как-то неуверенно и растерянно что ли, но под конец набрал силу. — Я хочу потребовать у них ответа, по какому праву они третируют женщину, которая просто выполняет свои рабочие обязанности, и вымогают какие-то безумные деньги за свою недвижимость.

— Жене плохо сейчас и не до посетителей, ясно! — Светлана уперлась руками в дверную раму, будто была намерена стоять там намертво и ни за что не впускать визитера — незнакомого здоровенного мужика на голову ее выше. Совсем не юноша, короткий темный ежик волос на голове, глаза глубоко посажены, кожа странно загорелая и обветренная для зимы, жесткий изгиб тонких губ с белой ниткой шрама на верхней. И пристальный взгляд, сейчас полностью сосредоточенный на Мироновой. — И знаете что? Вы ведь тот самый, да? Ну тот богатей, что Женьку из дома выжить пытается, так ведь? Так вот вы знайте, мужчина, что ее в обиду никто не даст, ясно?!

Миронова даже на цыпочки привстала и нахально ткнула пальцем в широкую грудь незнакомца, совершенно не обращая внимания на их разницу в росте и живой массе и на то, что мужик в своем строгом костюме и дорогущих ботинках на толстой подошве выглядит весьма угрожающе, а она стоит тут перед ним в футболке с чужого плеча и подвернутых трениках.

— Мне кажется, возникла некая путаница, — ответил чужак после еще одной немного затянувшейся паузы, во время которой не отрывал от Светки взгляда, сексуальная энергия которого становилась все более отчетливой и читаемой. — В мои намерения ни в коем разе не входило никого выживать, боже упаси! Я готов заплатить и очень щедро, оформив все на совершенно законных основаниях, и Маргарита это неоднократно вежливо доносила до вашей… подруги, да? Но в ответ мы получили только агрессию и непомерные требования.

— То есть, по-вашему, сначала завалить входную дверь хламом и поджечь его, а потом и вовсе вломиться на ночь глядя, раздолбав в щепки и кинув дымовую шашку — это вежливо донести до кого-то свое законное предложение о покупке? А? Или амбалами уголовными стращать девушку, ментов на нее травить, грозя статей на пустом месте навешать? Это законно? Это по-людски, скажите? Вы так дела вести привыкли? Запугивая одиноких женщин, не желающих вам продавать свое жилье? Каждый имеет право на отказ, ясно вам! Если у вас денег вагон, то это не значит, что все поголовно готовы продаться и по щелчку пальцев сделать что вам угодно.

— Послушайте, девушка… как вас зовут?

— Вам оно не надо!

— Надо, чтобы мы могли вести нормальный диалог и все прояснить. Давайте мы войдем и пого…

— А нечего нам с вами прояснять. Прекратите выживать нашу Женьку из дому, поджигать, двери по ночам ломать и ментами запугивать и будет всем ясность.

— Егор, кого ты слушаешь?! — внезапно раздался голос Бариновой, и она как черт из табакерки появилась рядом со здоровяком в костюме и вцепилась ему в локоть, стремясь оттащить, но не сдвинула и на сантиметр. — Ты еще кто такая? Еще одна аферистка и вымогательница из этой шайки-лейки?

— Марго, вернись в машину, я же велел тебе не вмешиваться. Разберусь сам.

— Да как же ты разберешься, если они тут на меня сейчас такой клеветы наведут, что потом не поймешь где правда. Эту курицу облезлую я вообще впервые вижу! Что она знать может!

— Все, что сказала Светлана — чистая правда, — вмешалась я и пошла к ним, но ноги по-прежнему ощущались чужими и ненадежными, так что пришлось снова привалиться плечом к стене.

— Клевета! Я на тебя в суд подам! Егор, ну сам посуди, ты представляешь меня, поджигающей кому-то дверь? И где следы, а? Где доказательства? Кого ты слушаешь, Егор?! Они там все натуральная банда в этом «Орионе»! Еще и повсюду связи с ментами продажными, а на меня, работающую исключительно законными методами, поклепы наводят и проверками всякими задушить пыта…

В этот момент я перестала ее слышать. И вообще кого-то. И видеть. Снеся незнакомца плечом, в коридор ворвался Сойкин и пошел на меня со неумолимостью горного обвала, вознамеревшегося погрести меня под собой.

Я пятилась и качала головой, говоря ему что-то… объясняя, что все слишком. Он для меня слишком. Что он только влетел в мою жизнь и спалил к черту все пути в прежнее существование. Что он — как зыбучий песок, из которого мне живой не выбраться. А он не слушал. Наступал, накрывал своим присутствием, как мощная