– Зак, я кое-что не совсем понимаю. Если ты так любишь и уважаешь своих родителей, как можешь ты вести такую жизнь, которую для себя выбрал? Я не верю, что они одобрили бы ее.

У него не будет лучшего повода, чтобы выложить ей всю правду о себе.

– Вот об этом нам и надо поговорить, любимая моя. Понимаешь, честь и долг всегда были отличительными чертами нашей семьи. Этот кодекс я с самого детства привык уважать.

– Долг по отношению к чему, Зак? К стране?

– М-м... к службе.

– Службе на благо страны. Конечно, я понимаю. – Она крепко обняла его.

– Ты забываешь, что вся моя семья из Техаса, Роуз. Мы исполняем свой долг и по отношению к Техасу.

– Ну, Зак, ты так говоришь, как будто Техас – это отдельное государство.

– Да, мы действительно привыкли так к нему относиться. Именно поэтому мы называем его Штат Одинокой Звезды. Когда мы отвоевали независимость от Мексики, нам пришлось защищаться от разных врагов – индейцев, мексиканцев, бандитов. Техасские рейнджеры появились в ответ на необходимость защищать границы штата и поддерживать закон.

– И что, эти долг и честь, к которым ты себя причисляешь, – все это относится к техасским рейнджерам?

– Все правильно, милая моя.

– Ты хочешь сказать, что твой отец – техасский рейнджер?

– Вот именно. Так же как и мои дядья и несколько моих двоюродных братьев.

Роуз принужденно рассмеялась:

– Наверное, это очень забавно, когда вы собираетесь всей семьей. Представители закона с одной стороны стола, а ты – с другой.

– Ну... видишь ли, мы все по одну сторону стола.

– Что ты хочешь этим сказать? Зак сделал глубокий вдох.

– Я тоже техасский рейнджер, Роуз. Она расхохоталась:

– Сейчас ты мне скажешь, что и Джесс Тейт – тоже.

– Нет, но Билл Грейнджер был рейнджером. Мы работали вместе.

Она посмотрела на него так, будто он ударил ее по лицу.

– Ты говоришь серьезно? Ты действительно представитель закона?

– Я хотел сказать тебе об этом сотни раз, Роуз. Предупредить тебя насчет Рейборна, когда мне попали в руки доказательства его причастности к угону скота, но...

– Ни слова больше. Не теперь, Зак. – Она повернулась к ему спиной.

Он положил руку ей на плечо.

– Любимая моя, ты должна верить мне: я никогда не хотел обманывать тебя.

– Я не знаю теперь, чему верить, Зак. И я не хочу больше сейчас ничего слышать.

– Если ты хоть чему-то веришь, поверь, что я люблю тебя, Роуз.

У нее перехватило дыхание. Потрясение от его слов было настолько болезненным, что не шло ни в какое сравнение с физической болью, что она испытала после побоев. Ее сердце теперь было обременено тоской и мукой. Они клялись друг другу в любви. Как он мог скрыть от не'е правду о себе? Предать ее? Она закрыла глаза, и слезы потекли по ее щекам.

Роуз проснулась потому, что ей стало жарко. В их укрытии было светло, но солнца не было видно: вход в расщелину затеняли густые кроны деревьев. Жар шел от Зака, который лежал, свернувшись, рядом с нею.

Она осторожно потрогала его лоб, и он открыл воспаленные глаза. Они горели от лихорадки.

– Зак, ты весь горишь. Он медленно сел.

– Да, я чувствую. Мне нужно просто выпить глоток воды. Даже голос его звучал слабо, еле-еле. Роуз покачала головой:

– Тебе нужна не только вода, Зак. Ты не можешь двигаться в таком состоянии.

– Здесь где-то поблизости есть ручей. Как только я выпью воды, мне станет лучше. Давай собираться.

– Но не раньше, чем я переменю повязки на твоих ранах.

– Это можно сделать и возле ручья.

У нее стиснуло сердце, когда она смотрела, как он с трудом поднимается на ноги. На несколько мгновений он прислонился к лошади, потом согнулся и не смог забросить ей на спину седло. Роуз поспешила ему на помощь.

Когда они уже были готовы тронуться с места, Роуз опустила руку в карман и вытащила оттуда пригоршню земляных орехов.

– Съешь по крайней мере это. Есть можно и на ходу. После их поездки под дождем, ночевки на холодной земле в мокрой одежде, без лекарств, которыми нужно было бы сразу же обработать оба пулевых ранения, после потери большого количества крови и двух дней без нормального отдыха было чудом, что оказалось воспаленным только одно входное пулевое отверстие на плече. Но выглядело оно неважно.

Роуз хотела развести костер, чтобы попробовать снять воспаление с помощью горячих компрессов, но Зак отказался. Она не знала, что теперь делать. Ему необходим врач. Надо как можно быстрее добраться до какого-нибудь города, хотя дальнейший путь только сильнее ослабит его.

К полудню взгляд Зака стал совсем мутным от жара, он стал мешком клониться к шее лошади. Роуз не была уверена, что он понимает, куда они направляются.

Ближе к сумеркам, когда они наконец остановились, чтобы дать лошадям отдохнуть, он так ослабел, что упал на колени, когда попытался снова забраться в седло.

С Роуз было довольно.

Оглянувшись вокруг в поисках укрытия, она выбрала заросли каменных сосен, подходившие для этой цели лучше всего. Отвесная гранитная стена, возле которой они росли, послужит им хорошим тылом, так что ей останется следить только за оставшимися тремя сторонами горизонта. Зак невнятно попытался спорить с нею, когда она повела его туда и заставила лечь на землю. Не обращая внимания на его протесты, она расседлала лошадей, и к тому времени, как она свалила тяжелые седла и седельные сумки в кучу рядом с ним, Зак уже спал. На лбу у него выступили крупные капли пота. Роуз вытащила свое грязное платье из седельной сумки Тейта, выстирала его в ручье, потом оторвала от него кусок и положила холодную влажную ткань ему на лоб.

Несмотря на опасность, она должна развести огонь, чтобы сделать горячий компресс на его воспаленные раны. Сейчас еще было достаточно светло, так что пламя костра не будет заметно издали, но при этом уже достаточно темно, чтобы дым не был заметен.

Она истратила несколько спичек, пытаясь зажечь толстые ветки, которые никак не хотели разгораться. В отчаянии она огляделась вокруг в поисках чего-нибудь, что легко горит. Ее взгляд упал на седельные сумки Тейта – они были битком набиты банкнотами, которые он выкрал у Стивена.

Роуз торопливо вытащила из мешка пачку денег и поднесла к ней спичку. Язычки пламени весело заплясали на банкнотах, и она осторожно стала подкладывать к огоньку веточки – сначала тонкие, потом потолще. Через некоторое время костер разгорелся достаточно, чтобы она могла нагреть на костерке кружку с водой.

Поскольку у них была всего одна кружка, дело двигалось медленно. Но все же ей удалось четыре раза поменять компресс, прежде чем она загасила огонь. К тому времени ее руки саднили от ожогов, потому что ей приходилось смахивать с одежды горячие угольки.