выдающимся красавцем, проистекало из сомнений, в которые его ввергла собственная любовь к сыну. Отличить же красивое от уродливого способен лишь тот, кто видит уродливое в красивом и красивое в уродливом.

Чжуан-цзы говорил: «Кто спокоен при игре на черепицу, забеспокоится при игре на серебряную застежку и потеряет самообладание при игре на золото. Умение тут одно, а из равновесия выводит то, что слишком увлекаются внешним. Когда же все внимание внешнему, пропадает внутренняя уверенность». О том человеке из Шу можно сказать, что он слишком был внимателен к внешнему.

Это также можно понять из истории с тем цисцем, которому хотелось золота, а также из истории о том, как завидовали друг другу последователи Мо-цзы: все они были чем-либо повержены в сомнение.

Один Лао Дань постиг это вполне. Остался возвышаться в одиночестве подобно могучему дереву, отрешившись от мирских забот и не стремясь ни к чему внешнему.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Слушать речи / Тин янь

Когда внимают речам других, не могут не составлять о них мнения. Ибо если не составлять мнения, невозможно отличить доброе от недоброго. Нет же большего несчастья, нежели не различать доброе и недоброе. Владыки трех династий царствовали именно потому, что умели отличить доброе от недоброго.

Ныне же мир пришел к упадку, дао мудрых царей предано забвению. Властители нашего века заботятся лишь о собственных удовольствиях и развлечениях: заняты тем, чтобы сделать огромными свои колокола и барабаны, роскошными свои павильоны и беседки, сады и парки. Посему они простирают руки к народному достоянию, мало раздумывают, предавая народ смерти ради удовлетворения своего гнева. Старые и слабые умирают от холода и голода, когда могли бы еще жить, сильные и крепкие терпят крах, нищают, впадают в униженное состояние. А тут еще гибель и плен, походы на ни в чем не повинные царства с целью приобретения земель, кары на ни в чем не повинный народ, налагаемые ради обретения выгоды. И при всем этом еще желают, чтобы храм предков пребывал в безопасности! Чтобы храмы земли и проса не подвергались опасности! Да что может быть труднее этого!

Если начнут говорить: «У такого-то много добра, а стены его дома обвалились от дождей, сторожевые псы передохли; силу его можно сокрушить!» — он будет обречен на уничтожение. Но если станут говорить: «В таком-то государстве голод, стены его столицы и городов невысоки, а оборона поставлена плохо; можно напасть и захватить его!» — государство же не будет уничтожено, тогда, можно сказать, отсутствует понимание аналогичности этих случаев.

В чжоуских книгах говорится: «То, что уходит, невозможно догнать и вернуть, то, что придет, невозможно поторопить. Поэтому тот, чей рассудок ясно отражает современность, может быть назван сыном неба». Посему для того, кто в нынешнем веке способен отличить доброе от недоброго, не составит труда царствовать.

Корень доброго и недоброго — в долге, а не в склонности. Тем не менее велико стремление сделать своим дао любовь к выгоде.

Тому, кто уходит в море и в пути уже десять дней или даже месяц, радостно, когда встречается что-то похожее на человека. А через год пути ему уже радостно увидеть любую вещь, которую ему приходилось видеть в срединных царствах. Потому, чем больше оторван он от человеческой приязни, тем глубже его тоска по ней. Народ во времена смуты, давно не видящий мудрых царей, днем и ночью желает их появления, не знает отдыха в этом желании. Поэтому разумный царь или способный государственный муж, желающий облагодетельствовать черноголовых, не может не принимать этого во внимание.

Свершения предшествуют славе, служба предшествует свершению, речи предшествуют службе. Кто не способен к службе, не способен и выслушать речь. Кто не способен понять обстановку, не способен и найти нужные слова. И кто говорит другим ласковые слова, действительно так думает или блистает красноречием?

Цзао Фу сначала учился у Дай Доу. Пэн Мэн сначала учился у Гань Ина. Первый в управлении колесницей во всем следовал Дай Доу, второй в стрельбе во всем следовал Гань Ину; никто из них не уклонялся с пути учителя. Поэтому люди считали их искусство врожденным. Оттого что они не уклонялись с пути учителя, первый гонял коней далеко и быстро, второй без промаха разил злых и мятежных.

Так что каждый человек тоже должен на чем-то оттачивать свой рассудок, и лишь после этого он может научиться слушать, что ему говорят. Тот, у кого рассудок не отточен упражнением, должен оттачивать его через ученье. Ибо ни в древности, ни в наше время не бывало так, чтобы без ученья были способны слушать.

Примеры этому можно найти в том, как Бо Гуй пристыдил Хуэй-цзы, или как Гунсунь Лун[344] уговаривал яньского Чжао-вана упразднить войско и как из-за этого ему пришлось познать нищету и одиночество; или как Кун Чуань разоблачил Гунсунь Луна; или как Ди Цзянь сделал затруднительным для Хуэй-цзы воспользоваться своими приемами. У этих четырех мужей суждения касались многого, а посему о них нельзя не поговорить отдельно.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Слушать внимательно / Цзинь тин

В старину, когда Юй мыл волосы, ему трижды приходилось их придерживать руками; когда он ел, ему трижды приходилось вставать из-за стола, чтобы оказать внимание мужам, владеющим дао, и познать то, знания чего ему не хватало. Познание того, чего не хватает, приводит к отказу от борьбы за вещи; на смену ей приходит спокойное и размеренное ожидание. И так же как все такому само собой достается, так же и все ему само собой высказывается.

Не таков правитель гибнущего царства: он склонен считать себя разумным и принижать достоинства других. Когда же достоинства других принижаются, они при речах лицемерят и не высказывают всего, что думают. Тот же, кто слушает, остается весьма доволен собой, но в суть вещей не проникает. Тут уж и при обладании всем миром добра ждать не приходится! Ибо это не что иное, как затмевать свет, расшатывать устойчивое, разрушать целостное и нарушать покойное. По этой причине нашли свою гибель Инь и Чжоу, нашел свою смерть Би Гань. И примеров такого рода не счесть.

В природе властителя ошибаться не в том, в чем у него имеются сомнения, а в том, насчет чего у него никаких сомнений нет. Ошибаться не в том, что он полагает неизвестным, а в том, что он полагает совершенно известным. А посему, хотя бы и не было сомнений, и было бы все известно, все же надлежит