— Именно о нем. Его люди — великие практики разрушения. Но их конечная цель — не возникновение иного так называемого существа, а тотальное разрушение человека, расшатывание его сознания. Разрушение ради разрушения. Может быть, есть и еще какая-то тайная цель, но она наверняка негативная. Я о ней конкретно не знаю. Исходя из цели, и методы разрушения у них несколько иные, хотя есть, конечно, и схожие.

Лева как-то неуютно хрюкнул и бормотнул:

— Поспать бы мне, Корней Семеныч.

Небредов среагировал холодно:

— Когда-нибудь и где-нибудь отоспишься. А теперь слушай. По Волкову — в конце процесса так называемое человечество будет представлять из себя расшатанное большинство, то есть людей внешне непредсказуемых, а по существу полубезумных. Может быть, всего один процент истинно непредсказуемых, то есть тех, которые, во-первых, обладают техникой самоконтроля и остатками позитивного разума. А во-вторых, которые владеют истинной непредсказуемостью. Ведь непредсказуемость нельзя путать с социальной или, скажем, сексуальной неожиданностью. Подобное — просто проявление бессознательного, тайных желаний. Если вы дернете своего начальника за нос посреди рабочего дня — то какая же это непредсказуемость, это значит, что вы потеряли контроль над своими комплексами, и так далее. Сфера психоанализа — одного из самых убогих и примитивных учений о человеке. Такие действия элементарно предсказать. Истинная непредсказуемость — это то, чего вы сами, даже в тайниках души, никак не ожидаете, что приходит неизвестно откуда, как озарение, и она прежде всего непредсказуема для вас самих. Это — высший класс, и где-то это уже переход к иному существу, потому что такое озарение намекает уже на то, что пора прекратить доверять себе как такому нелепому созданию, как человек, по крайней мере как современный человек. В практике, к сожалению, истинная непредсказуемость часто смешивается с непредсказуемостью, имеющей чисто психологический, а значит, человеческий, а не метафизический источник. Но есть и чистый высший класс. Вы, Левушка, далеко не чистый, но теоретически вы все это знаете. Я говорю об этом, потому что хочу обратить ваше внимание на следующее. Фактически до этого пункта мы с волковцами почти едины. И вот с одним из волковцев вам придется, вероятно, столкнуться в ваших поисках Станислава. По нашим данным, Влад Руканов, волковец и очень мощный практик, тоже ускоренно ищет Станислава.

Руканов — изощрен, метафизически циничен, воздействие на людей — высокое.

Говорят, что в прошлом воплощении побывал в аду. Конкретно, с адом знаком детально, а уж откуда… Ладно. Дело в том, что волковцы разработали рассчитанный на десятилетия и столетия глубоко квалифицированный, секретный план расшатывания и разрушения психики человечества в историческом масштабе.

Они ведь международная организация, и мы, кстати, тоже. Очень многое Волков взял у меня, когда мы были вместе. Ведь и у нас есть такой план, но с другой окраской и не как конечная цель. Этот план учитывает всю тупость и слабоумие современного человечества. Люди воображают, что если они, словно придурки, будут летать из стороны в сторону на своих самолетах, то они уже владеют миром, пространством по крайней мере. И так далее, и так далее… На самом деле их так называемая наука — наука профанов, которые подходят к природе с черного хода и не знают даже того, что знали о природе, не такие уж давние древние. Все это неизбежно плохо кончится, хотя временные периоды золотого сна могут быть. А ментальность современных людей рано или поздно доведет их: одних до полного автоматизма и отупения, других — до безумия. И вот в этом мы им серьезно поможем, подтолкнем, а тем, кому не помогает, к тем применим более радикальные способы воздействия на психику. Планы эти хорошо продуманы и рассчитаны также на иллюзорность их глупых надежд.

Лева вовсе и не думал спать. Его глаза вдруг расширились, и он согнулся в кресле крючком.

— А вам не жалко их, Корней Семенович? — высказался он, спрятав голову.

Небредов подошел к Лемурову (такова была фамилия Левушки в этом мире):

— Волкову не жаль, а может быть, и жаль. Но что значит «жаль»? Ведь они сами определили себя, кто они есть, определили по своей жизни. И так и эдак — конец будет не совсем хорош для многих. Видите, я все смягчаю, значит, мне жаль. Да, в конце концов, этот негатив — только одна сторона.

Ну, отпадут многие, даже большинство, от высшей жизни, рассеются по всяким вонючим норам, Вселенная-то велика, место для всех найдется, ну, страдания, ну, будут кувыркаться, тупеть — так ведь это и здесь происходит то же самое. Ну, погниют — глядишь, рано или поздно, скорее поздно, выскочат куда-нибудь на солнце… Бог с ними. Не наша это забота, пусть архитекторы миров и разбираются… У нас — другое… Мы — истинно непредсказуемые, потенциально иные существа, а они просто расшатанные. Большая разница.

Лемуров, видимо, успокоился, хотя где-то в глубинах чуток всплакнул.

— Все будет хорошо, — по-медвежьи неуклюже сказал Небредов. — Ночуйте тут в гостиной на диванчике. Белье в шкафу. А я пойду к себе в спальню.

Вскоре мрак охватил гостиную. Тени словно кидались друг на друга. Часы на стене тикали ровно, но эта ровность выводила из себя.

Впрочем, Левушка собрался с силами и довольно быстро заснул. Но среди ночи запел во сне. Левушка любил петь во сне и пел порой долго и настойчиво.

Однако засыпал от пения еще глубже. На этот раз дверь в гостиную отворилась и высунулась заспанная женщина в халате.

— Лева, что вы поете так шумно и дико? Прекратите, вы не даете спать! — строго прикрикнула она.

Левушка открыл глаза и прекратил. Все же через час, заснувши, опять запел, только не на весь дом:

распевал он известную песню.

Деревня Малогорево приютилась на высоком берегу небольшой речушки. С другой стороны ее окружал среднедремучий лес, зато с берега были видны необъятные и словно оцепеневшие от вечности просторы. Пространству не было конца, как будто в нем таились другие миры.

В деревне мало кто бывал со стороны, но в этот погожий летний день мимо проезжал на потертом автомобиле неопределенный человек.

Этот неопределенный человек, озираясь, вышел из машины и, поскольку она застряла, решил пройтись по улице за помощью.

В деревушке было, с одной стороны, как-то безлюдно, с другой — недалеко на длинной скамейке около забора сидели люди, хотя по ощущению безлюдность сохранялась, даже когда человек брел к людям.

Остановился же он перед ними как вкопанный, хотя никуда его, в сущности, не вкопали.

Пожилой люд, сидевший на скамейке — старички и старушки, — хором молчали и словно смотрели все разом в одну точку. И вид их был не то что пугливый, а скорее неестественно задумчивый.

Неопределенный человек гаркнул на всю деревню, помогите, мол, с машиной, но деревенские на скамейке отрешенно молчали.