– Таня, — задумчиво произнесла она. — Ну конечно, помню. Конечно. Ты еще уехала от нас в классе седьмом, по-моему?

Таня кивнула:

– Уехала. Точнее, переехала.

Они с интересом разглядывали друг друга.

– А я тебя сразу узнала, — наконец сказала Таня. — Ты мало изменилась.

Зоя усмехнулась:

– Ну, спасибо. Хотя скажешь — мало. Поправилась после родов на восемь килограммов.

– Ну, — ответила Таня, — мы все не похудели, знаешь ли.

– Как живешь? Что поделываешь? — спросила Зоя.

– Живу, Зой. По-разному. Всякое было. Но в целом неплохо. Муж, сын, мама жива, дело есть. Трудное, но любимое.

Зоя кивала.

– А у тебя, я вижу, тоже все сложилось. Карьера, ребенок. Замужем?

– Да, — сказала Зоя. — Конечно. Дочка у меня. Правда, маленькая еще. Я ее поздно родила, уже и не рассчитывала. Замуж вышла тоже поздно. Муж — врач. Мама здравствует, с дочкой помогает.

– Ну, ты молодец, Зоя. Все успела. — Таня кивнула на депутатский значок, приколотый на лацкан халата. — И жизнью общественной занимаешься. Депутат, значит.

Зоя развела руками.

– Так просто сложилось.

– Ну, не скромничай! — улыбнулась Таня.

– Это уже не общественная жизнь, — строго поправила Зоя. — Это уже политика.

– Ну да, политика, — согласилась Таня. — А какая фракция, если не секрет?

– Ну, какие секреты? — Зоя улыбнулась. — КПРФ.

Таня молчала.

– Что, удивила я тебя? — усмехнулась Зоя.

Таня медленно покачала головой.

– Нет. Так, наверное, и должно было быть. Но скажи мне, — Таня внимательно посмотрела Зое в глаза, — скажи мне, ты что, действительно во все это веришь?

Зоя вздохнула и с удивлением посмотрела на Таню.

– Ты о чем?

– Да о том! — резко сказала Таня. — Неужели после всего того, что они сделали со страной, во все это можно искренне верить? Нет, — продолжала горячиться Таня, — если это — бизнес, деньги, тогда это можно еще как-то понять. Не оправдать, а понять. Но если это — убеждение! Нет. Извините!

– А сейчас? — тихо спросила Зоя. — Сейчас вот тебе все нравится? Все, что делают с этой страной?

– Нет! — почти выкрикнула Таня. — Сейчас тоже все ужасно, кошмарно и бесстыдно. Но это ведь не означает, что надо забыть все те ужасы, те преступления! И идти с ними в одной шеренге!

Обе молчали. Зоя надела очки и взяла в руки Танину карту.

– Извини, — сказала Таня. — Просто в этих вопросах я себя плохо контролирую.

Зоя кивнула.

– Я врач, Таня. И такая бурная реакция — уж извини — тоже проявления болезни. Так что нервы будем лечить! И щитовидку — тоже. Думаю, что ничего ужасного у тебя нет. Но анализы зашкаливают. Думаю, твое возбужденное состояние — одна из причин твоего недуга. Не волнуйся, все регулируется. Со всем справимся. — Зоя улыбнулась. — Сейчас выпишу тебе направление на УЗИ и еще кое-какие исследования.

Зоя стала заполнять какие-то бланки. Закончив, протянула их Тане.

– Спасибо! — Таня взяла направления и встала со стула.

– И не дури, — строго сказала Зоя. — Приходи после обследования ко мне. Я все-таки неплохой специалист в этой области. Так что придется быть немного толерантнее, Танюша!

Таня кивнула и пошла к двери.

– Да! И не тяни со всем этим! Это дело такое, достаточно серьезное.

Таня посмотрела на Зою.

– Конечно, спасибо. — Вышла в коридор и быстро пошла к гардеробу. На улице достала сигарету, подумала: «Ну ее к черту, больше к ней не пойду. Найду другого врача. Как они говорили — незаменимых людей нет? То-то!»

Перед праздниками — самая работа, а так пятница, суббота, воскресенье и понедельник — дни пустые, у Шуры выходные, на рынке делать нечего, только ноги бить. А ноги у нее и так — никуда. Больные ноги. Целый день на них, кормильцах. К вечеру как култышки и опухают. Она их на ночь шарфами старыми заматывает.

Выцепила она эту троицу сразу — за эти годы стала психологом, будь здоров! Глаз — алмаз. Выхватывала из толпы сразу и почти никогда не ошибалась. Итак, их было три. Одна полноватая, в длинной и дорогой норковой шубе и черных лаковых сапогах — сразу видно, что дамочка серьезная. Вторая — худая, как подросток, в короткой светлой куртке из стриженой норки, белые волосы, распущенные по плечам, крупные темные очки, узкие джинсы. Если не приглядываться — молодуха. Ан нет, ровесница первой, хотя выглядит, конечно, роскошно — модная и тощая. Третья одета скромно — стеганая куртка, ботинки на шнуровке. На иностранку похожа. Вроде бы и скромная, но, понятно, все — недешевое, фирменное. Такая хоть в болоньевых куртках и резиновых сапогах появится, все равно сразу видно — богачка. У Шуры на это дело нюх, как у собаки.

Суетятся дамочки, спорят, трутся у прилавков с мясом и овощами. Берут много, не торгуясь. И все — самое лучшее. К фруктам подошли. Мама дорогая! Черешню покупают, абрикосы. Дыню завешивают. И это — под Новый год! Тридцатого декабря!

Шура за ними семенит, своего часа выжидает. Одним глазом на них, другим на Петрушу, это у нее на автомате. Петруша у входа, с торбочкой на коленях. Дремлет, миленький.

Шура вздохнула и подошла поближе к троице. Они уже почти закупились. Сверились по списку, посмешили друг друга — громко рассмеялись, подхватили сумки. Больше всех — белобрысая, самая жилистая. Спохватились, что про рыбу забыли. Стали пробовать. Самая опытная — та, что потолще, видно, что от отсутствия аппетита не страдает. Пробует, головой качает. Недовольна. Потом успокоилась, понравилось, видно. Взяли килограмм севрюги и килограмм семги. Еще и угря завешивают! Мама дорогая! Полкило икры берут! Черной! А стоит она… А уж под Новый год! Правильные дамочки. Грамотные. Знают, у кого покупать. Надо бы и Петруше взять севрюжки. Он ее тоже уважает.

Шура подошла ближе и, опустив глаза, завела свою шарманку. Тихо так, ненавязчиво. Здесь главное не переборщить. Гнев не вызвать, раздражение. Первой обернулась белобрысая. Посмотрела сквозь Шуру и открыла кошелек. Подумала минуту и дала полтинник. Не ошиблась Шура. Молодец. Дело свое туго знает. Хотела было отойти — тут полноватая в кошелек полезла. Еще полтинник подкинула. Шура глаз не поднимает, кланяется. Здоровья желает, благополучия. С Новым годом поздравляет. Отходит потихоньку.

– Иди с Богом, бабушка! — говорит белобрысая.

«Бабушка! — улыбается про себя Шура. — Да я немногим старше тебя! Девушка нашлась. По глазам все видно. Сколько лет человеку, сколько он горя помыкал! «Бабушка»!» Шура не обиделась ни капли. Все про себя знала. Шапка эта вязаная, до бровей натянутая, и пальто с облезшим каракулем — имидж, как говорила покойная Люсечка. Царствие ей небесное!