– Я тебя обожаю, – шепнула она, не оборачиваясь. – Нет никого, кроме тебя.

Марина не сказала Егору правды – не собиралась она претендовать на место Строгача просто потому, что планировала пожить еще хоть немного. Спору нет, можно было попытаться подмять под себя всех бригадиров, их бригады намного меньше Коваль, но все-таки это четверо весьма неглупых мужиков, и, объединившись, они не оставят от нее даже воспоминаний. Поэтому она не станет даже пытаться.

После похорон наступило какое-то затишье, словно перед грозой. Коваль выжидала терпеливо, что же случится дальше, как поведут себя остальные бригадиры, чем кончится вся авантюра. Нигде не появлялась одна, только в сопровождении Хохла, он постоянно был за спиной, возвышался, как монумент, зыркая по сторонам недобрыми серыми глазами. Старался предугадать каждый ее шаг, каждое движение, ничего не упустить из виду, даже стал привыкать к японской кухне, потому что других ресторанов Марина не признавала. Первое время она давилась от смеха, слушая, какими словами он поливает хаси, которые никак не желали правильно укладываться в его неловких пальцах, но потом ему удалось все же освоить этот столовый прибор. Они часто сидели в «Стеклянном шаре», ужинали и болтали, но ни разу Хохол не напомнил Коваль о том, что произошло между ними в Египте, да и Марина не подкалывала его больше – зачем, раз человек дал слово и не намерен его нарушать? Розан, правда, не одобрял нового телохранителя, говорил, что нужно нанять в агентстве, а Хохол пусть чем другим займется, но Коваль решительно отказалась, зная, что лучше Хохла не найдет – он готов умереть, но чтобы рядом с ней.

– Влюбилась, что ли? – ехидно спрашивал Розан, и Марина, всякий раз укоризненно глядя на любопытного заместителя, говорила:

– А ты все никак не уймешься, да? Мне с ним надежно, ты глянь на эту рожу и прикинь, много ли найдется желающих с ним поспорить или просто возразить. А про любовь ты и сам все знаешь.

Любимый муж тоже ревновал ее к телохранителю, но не говорил об этом вслух и не опасался за репутацию – если Коваль обещала чего-то не делать, то и не делала. Вся его ревность была скорее предлогом, прелюдией к еженощным экспериментам. Просто чтобы был повод рявкнуть и поставить жену на колени. Ничего нового…

Сходка состоялась только на сороковой день после смерти Строгача, в начале мая. В ресторан Коваль приехала последней, вся в черном, как обычно. Разговор не клеился, все были напряжены, много курили, пили тоже немало, пожалуй, только Марина не особо переживала, спокойно потягивая текилу. Наконец не выдержал Мамед:

– Уважаемые, долго мяться будем? Нужно решать…

– Что решать? – произнес поднявшийся вдруг во весь рост Бурый. – И так все ясно – Наковальня вторая, ей все и забирать.

Марина опешила слегка, не ожидая поддержки с его стороны, но промолчала, пусть сначала все выскажутся, а там будет видно.

Макар глянул на нее и скривился:

– Братва, да она ж беспредельщица, ни один из нас не может в этом равняться с этой девкой. У нее руки в крови по лифчик! И она баба, как ни крути, – не по понятиям это.

– За базаром следи! – ощерился Хохол, но Марина отрицательно качнула головой, велев замолчать.

– Выйди вон! – вызверился Бурый, услышав его голос, и, когда Хохол ретировался, сказал: – А он прав, ты, пацанчик, потише бы выражался, а то и сам отведаешь. Говори – ты согласен или нет?

– Согласен, – буркнул Макар, – но пусть пообещает, что территорию делить по новой не станем.

– Не вопрос, – сказала Коваль, поняв, что наступило время и ей высказаться. – Я понимаю, уважаемые, как непросто вам всем согласиться и лечь под меня, и я ценю то, что вы пытаетесь поломать себя. Если вдруг я почувствую, что не могу вести дела, как это положено, то обещаю, что на мое место встанет один из вас, и я не буду препятствовать.

– Коваль, мы ж тебя не первый день знаем, – отозвался Ворон, – ты девка правильная, хоть и баба, – тут все дружно заржали – не был никогда Ворон оратором, что и немудрено с его пятью классами и семью коридорами. – Ну, может, чего не так сказал, извини, но только я с тобой, имей в виду.

– Спасибо. Мамед, а ты что скажешь?

Глаза Мамеда сверкнули как-то странно, он опустил их и пробормотал что-то на своем языке.

– Разучился по-русски? – насмешливо поинтересовался Бурый.

– Нет. Но я мужчина, мне вера не позволяет подчиняться женщине.

– Не проблема, – откликнулась Марина, предвидевшая такое развитие ситуации. – Ты вправе не признать меня, не платить денег в общак, но тогда я вправе выкинуть тебя из города. И я сделаю это, ты знаешь – мое слово не пустое, за ним всегда следует дело, причем конкретное. Выбирай.

– Ты еще никто, женщина, а уже угрожаешь мне? – тихо и злобно спросил Мамед, сверля ее своими чернущими глазами.

– Я не угрожаю, Мамед, а просто обрисовываю перспективу, вот и все, а ты волен выбрать, как вести себя. Я ни в коей мере не хочу обидеть тебя или ущемить твои интересы, но и наши общие дела волнуют меня.

– Я не пойду против всех, ты это не можешь не понимать. Но запомни – никогда не пытайся встать у меня на дороге, женщина! – процедил он сквозь сжатые зубы. – Вы, русские, творите такое, за что у нас жестоко карают. Ни при каких условиях я не стал бы признавать над собой бабу, но я не глуп и понимаю, что ты не зря окружила ресторан своими отморозками – если не будет по-твоему, мы отсюда просто не выйдем.

– Что за ерунда? – вполне натурально удивилась Коваль. – Это всего лишь моя охрана.

– Ты что – президент, чтобы иметь такую большую охрану?

– Мамед, у меня слишком много врагов, а я планирую еще пожить, – с усмешкой сообщила она. – А если серьезно – спасибо за доверие, но мне это не под силу. Поэтому я считаю правильным, если все заберет Бурый.

Воцарилось молчание, все переваривали полученную информацию, а Мамед злобно таращил на Марину свои глазищи и что-то бормотал по-азербайджански.

Собственно, на этом все и закончилось – Бурого признали.

Коваль, правда, не полегчало – муж стал трястись над ней втрое сильнее, чем до этого, постоянно контролировал, где она, с кем.

– Ты мне лучше маячок воткни куда-нибудь, – смеялась Марина, – а то звонишь, напрягаешься!

– Не смейся, девочка, ты теперь еще более уязвима, чем раньше, – не соглашался с ее настроением Егор. – Надо было держать рот на замке, сглупил я, сглупил. Но, черт возьми, детка, так приятно было бы сознавать, что женат на такой женщине и что в любую секунду могу заставить ее опуститься на колени перед простым владельцем строительной корпорации, перед коммерсом, которых ты так не любишь, дорогая! – хохотал он, утаскивая ее в спальню и там выполняя обещанное.

Марине же по-прежнему было так нереально хорошо с ним, так невыразимо сладко, что и слов подобрать она не могла.

Наступало лето, Малыш настаивал, чтобы жена поехала отдыхать, но она и слышать не желала об этом, ведь он сам не мог поехать с ней, а без него ничего не было нужно.