— Ну, вы, конечно, что-нибудь придумаете. — Пейшенс спрыгнула со стола с удовлетворенным видом человека, который решил все свои проблемы. — Мы знаем, что придумаете.

— Хотя на это понадобится какое-то время. — Чарити строго взглянула на графа. — Вы ведь не можете ожидать, что она сразу же успокоится. Вам, наверное, нужно хорошенько потрудиться. Но мы абсолютно уверены, что вы сделаете все возможное, чтобы тетя Гвен была такой же довольной, как и мы. — Она пристально посмотрела ему в глаза. — Мы очень благодарны вам, дядя Маркус, и мы не хотим, чтобы наше счастье что-то портило. Вы понимаете?

— Да-да, понял. Конечно, — ответил Маркус, хотя не очень-то хорошо представлял, что именно он понял.

Чарити одарила его улыбкой, и он вдруг подумал: «Пройдет совсем немного времени, и эта девочка превратится в очаровательную девушку». Эта мысль его ужаснула.

— Я так и думала. — Чарити снова улыбнулась. Старшие сестры направились к двери. Хоуп же отстала и, обернувшись, тихо прошептала:

— Я правда думаю, что собака — это очень хорошая мысль. Но если вы не думаете, что от этого тетя Гвен станет счастливой, то я пойму. Хотя я все-таки надеюсь, что вы вспомните это при случае, когда будете искать подарок еще для кого-то. Я знаю, что у меня настроение всегда будет хорошее, если у меня будет собака.

— Спасибо, Хоуп. — Граф с трудом удержался от улыбки. — Я действительно буду иметь это в виду.

— Вот и хорошо. — Девочка с облегчением вздохнула.

— Хоуп, ты идешь? — позвала сестру Пейшенс, стоявшая в дверях.

— Да, конечно. — И Хоуп поспешила следом за сестрами. Уже из коридора донесся ее голос: — Но, я правда думаю, что собака…

Маркус усмехнулся. Собака — это хотя бы такая проблема, которую можно решить без всяких усилий. Конечно, на конюшне есть собаки, но он предпочел бы, чтобы у девочек завелось более спокойное существо. Но не слишком пушистое и вялое. Что-нибудь поменьше, чем сторожевой пес, и побольше, чем животное, которое годится только на то, чтобы сидеть на коленях и беспрерывно лаять.

А вот с Гвен будет гораздо труднее.

Неужели он действительно настолько глуп, настолько туп, настолько самодоволен в своем счастье, что ничего не заметил? Да, очевидно.

Для своего юного возраста Чарити чрезвычайно умна. Как сумела эта девочка разглядеть то, чего не заметил он? Она, бесспорно, права относительно Гвен. У Гвен теперь было все то, чего она не имела раньше, — семья, дом и даже любовь. О да, конечно, было еще и богатство, но это, разумеется, не так важно. И глубокий смысл заложен в том, что она никак не может поверить, что все это не исчезнет в один прекрасный день.

Маркус всегда был осторожен в своих чувствах, и в Гвен он нашел то же свойство. Но ему никогда не приходилось переживать такую неожиданную потерю, какую пережила она. У него всегда был дом, была мать, а Гвен лишилась всего этого. Как же можно пережить такое эмоциональное потрясение и остаться невредимым?

И все же ей удалось выжить. Она сильная, решительная и… очевидно, она слишком умна, чтобы принять свою новую жизнь, не задаваясь вопросами. Да, в этом есть глубокий смысл, и нужно быть таким высокомерным, бездумным кретином, как он, чтобы не понять этого.

Теперь благодаря своим племянницам он это понял.

Но к сожалению, он понятия не имеет, что же теперь делать.

Она сошла с ума. Другого ответа просто не существует.

Гвен спешилась, не думая о том, что снова сесть в седло без чьей-либо помощи будет чрезвычайно трудно — может, и вовсе не удастся. Но если ей придется пройти пешком всю дорогу до Холкрофт-Холла, ведя лошадь в поводу, то так тому и быть. Долгая прогулка пешком будет ей не менее полезна, чем долгая прогулка верхом.

Маркус был прав насчет этого места — здесь замечательно, особенно ближе к вечеру, когда солнце клонится к западу. В последние дни ее все чаще и чаще тянуло сюда. Здесь можно без помех подумать и попытаться разобраться в чувствах, которые не имеют никакого смысла.

Гвен подошла к дереву и уселась под его раскидистыми ветвями. Ей не очень хотелось признавать, что она сходит с ума, но это был единственный ответ, содержащий хоть какой-то смысл.

Насколько она могла вспомнить, впервые в жизни ей ничего не хотелось. И не только потому, что теперь она была богата, деньги все же не самое главное. Хотя и без них трудно прожить. Но, кроме богатства, она приобрела семью и прочное положение в обществе. Даже страхи насчет девочек улеглись. От Уайтинга по-прежнему не было никаких известий, и с каждым днем Гвен все больше убеждалась: Альберт снова допустил ошибку.

Да, у нее появилось все, чего она хотела, все, чего у нее прежде не было. Более того, она даже не мечтала о такой удаче.

И еще у нее был Маркус.

Она согнула ноги в коленях самым неприличным образом и обхватила их руками. Что он станет делать, когда ее безумие обнаружится? Будет сохранять хорошую мину для общества, как это когда-то делал герцог, и не захочет с ней разводиться? Но ведь он может завести любовницу, которая даст ему то, чего не в состоянии дать жена?

Нет, конечно, нет. Она тяжело вздохнула. Маркус никогда не поступит так, как герцог, потому что она, его жена, вовсе не безумна. Вернее, ее безумие называется любовью.

Она полюбила своего мужа, и ей казалось, что это самое ужасное из всего, что с ней. могло произойти. С этим ничто не могло сравниться — ни внезапная бедность, ни побег с целью стать гувернанткой, ничто из того, что последовало потом.

С того момента, как он признался в своих чувствах, у нее в груди появилась страшная тяжесть. Ужасное предчувствие чего-то дурного не покидало ее ни на минуту. Ею овладела уверенность, что если она, приняв все, что у нее теперь есть, нарушит клятву, которую когда-то дала себе, — to есть полюбила, то случится что-то воистину ужасное. Карточный домик, выстроенный ею, покачнется и в конце концов рухнет и погубит ее, раздавит…

Упершись подбородком в колени, она уставилась вдаль невидящим взглядом, Гвен никогда не считала себя робкой, напротив, полагала, что она довольно смелая — ведь ей пришлось выживать самостоятельно. Но в последнее время она все чаще задавала себе вопрос: а может, она просто убегает от того, с чем ее сталкивает жизнь? И не состоит ли истинная храбрость в том, чтобы посмотреть в лицо страху, который растет в ней, словно ее личный Демон? А вдруг то, что она всегда принимала за бесстрашие, на самом деле всего лишь худший вид лжи? Потому что эту ложь она принимала за правду и никогда не подвергала сомнениям?

После того как Маркус признался ей в своем чувстве, она почти постоянно думала об их отношениях и вскоре стала замечать, что ее взгляды на жизнь начали меняться — медленно, почти незаметно, но все-таки… Хотя очень может быть, что меняться она начала с того момента, как встретила его, — возможно, ей просто не хотелось это признавать.