Тем не менее студентам, которым преподают эволюционные механизмы адаптации, очень сложно отделить рассуждения о потребностях от соображений отбора. Студенты объясняют адаптацию с обеих точек зрения, что проявилось в ответах на описанный выше вопрос про дятла: «Дятлы будут рождаться с более длинным клювом, потому что такой клюв им нужен для выживания», «Длинный клюв гарантирует выживание вида», «Птицы будут рождаться с длинными клювами, чтобы больше есть и дольше жить». Здесь действует обратная логика, так как адаптация — не причина, а следствие увеличения продолжительности жизни (и шансов на размножение).

Почему нам так сложно отказаться от мыслей о потребностях и ограничиться только соображениями отбора? Возможно, дело в том, что в большинстве СМИ эволюцию изображают как процесс, направляемый необходимостью. В компьютерной игре Spore, например, игроки управляют «эволюцией» своих аватаров, выбирая черты, которые могут потребоваться в текущей среде. В фильме 2001 года «Эволюция» попавший на Землю инопланетный организм оставляет адаптировавшееся потомство, унаследовавшее именно те черты, которые могут понадобиться для преодоления препятствий.

Кроме неправильного изображения эволюции к рассуждениям о потребностях может подталкивать то, что объяснения, основанные на отборе, не до конца удовлетворяют людей. Отбор дает ответ на вопрос, почему так хорошо адаптированы к своей среде виды, а не отдельные особи. Из этого следует неприятный вывод, что конкретное живое существо эволюции совершенно безразлично. Организмы приходят и уходят, а их репродуктивный успех в значительной степени определяется везением и генетической лотереей. Сохраняются лишь виды, и поэтому только виды эволюционируют.

Эволюция, подобно теплу и давлению, — это целостное (эмерджентное) явление. Биологическая адаптация вытекает из взаимодействия бесчисленных организмов на протяжении многих поколений. Но, как мы уже упоминали в третьей главе, людям не нравится целостность. Такие явления не поддаются упрощенному анализу (например, «все представители вида в сущности одинаковы») и не имеют простых объяснений (например, «организмы наследуют те черты, которые им пригодятся»). Такой взгляд, как отметил Дарвин в «Происхождении видов», подчеркивает величие жизни, но сеет сомнения и неопределенность. Разум должен измениться, чтобы принять эволюцию — и только эволюцию — в качестве причины, по которой живые существа так искусно приспособлены к своей среде.

Откуда взялись виды? Как они связаны между собой?

Когда Тедди было семь лет, а Люси два годика, мы пошли в зоопарк и оказались перед клеткой с обезьянами-ревунами. Обезьяны вели себя по-человечески: ухаживали друг за другом, играли, ссорились. Я воспользовался ситуацией и объяснил, почему обезьяны так похожи на людей: они произошли от одного предка. Тедди кивнул, а потом повернулся к сестре и пересказал мое объяснение своими словами: «Видишь обезьяну? Это твой предок!»

Тедди, как и большинство людей, решил, что люди связаны с обезьянами не общим, а прямым происхождением[329]. Он подумал, что обезьяны — это наши предки, а не родственные создания, хотя я прямо сказал, что это не так. Такой взгляд на родственные связи между людьми и обезьянами нашел выражение в классической иллюстрации процесса эволюции: параде приматов от обезьяны к человекообразной обезьяне, затем к пещерному человеку и к современному человеку. В ней подразумевается, что маленькие обезьяны породили больших, те — пещерных людей, а пещерные люди — нас с вами.

Однако это не так. Сегодняшние малые обезьяны (игрунки, макаки, капуцины) не породили человекообразных обезьян (шимпанзе, горилл, орангутанов). У них был общий предок — родоначальник, который не относился ни к той, ни к другой группе. Современные человекообразные обезьяны тоже не породили современного человека (и первобытного тоже). У нас был общий предок, который был не обезьяной и не человеком, а предшественником и тех и других. Обезьяны кажутся примитивнее людей, однако они эволюционировали независимо от человека так же долго, как и люди независимо от обезьян. Обезьяны — наши ближайшие живые родственники, а не ближайшие живые предки. Считать обезьяну предком — это как путать двоюродную бабушку со своей.

Рис. 13.1. Эволюцию часто изображают как своего рода метаморфозу, в процессе которой один член таксономического семейства (например, шимпанзе) превращается в другого (человека)

Общий предок противоречит интуиции потому, что превращает простую линию (малые обезьяны — человекообразные обезьяны — человек) в сложную иерархию (у людей общий предок с человекообразными обезьянами, а у тех и у других — с другими видами обезьян). Из этого следует, что человекообразные обезьяны ближе к людям, чем к другим обезьянам, несмотря на расхожее (и ошибочное) представление, что человекообразные обезьяны выглядят и ведут себя скорее как обычные обезьяны, а не как люди. Человекообразную обезьяну можно перепутать с какой-то другой, но никогда с человеком.

Это хорошо показывает Любопытный Джордж. Этот мультяшный примат анатомически является человекообразной обезьяной: у него руки длиннее ног и нет хвоста. Тем не менее в книгах и на ТВ его описывают как «любознательную маленькую обезьянку». Это не вызывает возражений даже у настроенных на просвещение сотрудников канала PBS, который выпускает про Джорджа мультфильм. Мы втискиваем всех обезьян в одну группу, потому что и те и другие кажутся очень непохожими на людей, а также из-за непонимания их происхождения. Непонимания процесса образования видов.

Рис. 13.2. Все живые организмы связаны общим происхождением. Это значит, что шимпанзе, гориллы и орангутаны нам не предки, а просто родственники

С научной точки зрения появление новых видов — это побочный продукт воздействия естественного отбора на популяции, разделенные расстоянием или физическими барьерами. Люди и человекообразные обезьяны произошли не от какого-то одного примата, а от целой популяции приматов, которая распалась на субпопуляции. Образовавшиеся группы продолжили меняться независимо друг от друга. Выживающие особи оставляли немного непохожее потомство, из-за чего пулы генов постепенно разошлись. Со временем генетические различия между бывшими частями одной популяции стали настолько серьезными, что спаривание между ними оказалось невозможным.

Так выглядит видообразование, если смотреть на эволюцию через призму отбора. Однако, как отмечалось в предыдущей главе, большинство людей видят ее иначе и придерживаются эссенциалистских взглядов, согласно которым все члены вида эволюционируют вместе и их судьбы связаны единством сущности. С этой точки зрения нет разницы, распалась ли популяция надвое, поскольку сущность все так же будет объединять ее членов, а новый вид может появиться из старого исключительно путем метаморфозы. Из этого следует предположение, что обычные обезьяны превратились в человекообразных, а те — в людей. Эволюция изображается как метаморфоза не только в «параде приматов», но и в большинстве популярных иллюстраций этого процесса, а также в компьютерных играх на эту тему, например Spore и Pokémon Go. Чтобы существо в Pokémon Go, например Пикачу, эволюционировало, не нужна популяция «пикач», некоторые особи в которой выживают в ходе отбора и оставляют потомство. Достаточно кормить одного представителя до тех пор, пока он не превратится в более продвинутую форму — Райчу.