Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты правильно сделал, что мне рассказал. Я рада.
Он наконец улыбается, и его серые глаза – океан любви. Такой глубокой, что у меня перехватывает дыхание.
– Все были ко мне так добры, – шепчу я. – И я даже не знала. Я отплатила вам грубостью и неблагодарностью. Как мне всех вас благодарить?
Он смеётся.
– Ты уже нас отблагодарила. Как мы тобой гордились, видя твоё имя на афишах Вест-Энда! Ты себе представить не можешь, каким счастьем для нас всех стало ощущение причастности к чему-то великому.
– А потом я всё испортила, потеряв голос и лишившись карьеры.
– Ты ничего не испортила, кроме собственной жизни, Лекси, – говорит он мягко, – и то лишь потому, что считаешь себя неудачницей. Ты поступила так, как мы все и хотели. Вернулась домой, привезла сюда Дейзи. И обрела новые песни.
Его слова облегчают мою боль, и я его целую.
А потом он с улыбкой говорит:
– Хотя, конечно, насчёт песен – это моя заслуга.
– Ох, какой же ты нахал, Дэйви Лаврок, – возникаю я и вновь целую его.
А потом, когда огни в камине гаснут, и последняя вспышка пламени освещает гостиную, прежде чем она погрузится во тьму, я беру его за руку и на цыпочках веду мимо комнаты Дейзи, в спальню.
Я развешиваю белье, когда появляется маленький красный фургон почтальона, ползущий вдоль берега залива. Проверив, хорошо ли держится комбинезон Дейзи – ветер всегда норовит сорвать одежду с верёвки и разбросать по веткам сосен – я иду встречать его у ворот. Он протягивает мне небольшую пачку конвертов, и мне становится нехорошо: большая часть из них коричневые, и внутри, очевидно, счета. Я живу на последние сбережения, и теперь они быстро тают.
– Вижу, вам пишет адвокат из Инвернесса, – жизнерадостно замечает почтальон. Это его прерогатива – тщательно проверять почту, перед тем как разнести по адресатам, поэтому он обычно знает, у кого день рождения, кто получил посылку и – в моем случае – кому приходят постыдные, ярко-красные последние напоминания об оплате счёта за электроэнергию.
Адвокат занимается маминым имуществом, и поэтому это письмо может быть новостью о том, что всё наконец улажено. Не то чтобы я ожидала от наследства очень уж многого. Мама всегда жила скромно, сама растила себе продукты в огороде. Обычно я старалась оплатить ей билет на поезд до Лондона, потому что в те времена я зарабатывала неплохие деньги, а у неё, хотя она умела сводить концы с концами, лишних было мало. Но, может быть, у меня появится немного денег, чтобы прожить еще месяц или два в домике смотрителя, прежде чем мне придётся столкнуться с неизбежным и продать его.
Мысль о том, что мне вновь предстоит переехать, ранит меня сильнее, чем я когда-то могла себе представить. За прошедшие месяцы, в которые я узнала историю моей семьи, я словно отрастила корни, медленно, но прочно связавшие меня с домиком смотрителя. Он стал родным для меня и для Дейзи, и мне больно думать о том, что этот период моей жизни скоро будет позади. Я представить не могу, как буду прощаться с Бриди, с Элсбет и другими мамочками. Представить не могу, что больше не смогу учить старым песням новые поколения детей, передавать многовековой опыт. И невыносимее всего мысль, что придётся оставить Дэйви. Но он здесь живёт, здесь зарабатывает себе на жизнь, а мне придётся поискать эту возможность в другом месте. Рано или поздно мне всё равно пришлось бы оставить поместье Ардтуат и перебраться в большой город, чтобы прокормить себя и своего ребёнка.
Я благодарю почтальона, стараясь улыбаться и не показывать, что у меня проблемы, машу ему рукой и отношу письма в дом. Сразу бросаю коричневые конверты на кухонный стол, решив просмотреть их потом, когда прочитаю письмо от адвоката. Информации там мало: это просто просьба позвонить и договориться о встрече, чтобы приехать в Инвернесс при первой же возможности. Возвращаю письмо на стопку коричневых конвертов и начинаю готовить Дейзи обед, пока она, напевая себе под нос, катает трактор вокруг моих ног.
Когда Дейзи засыпает, я вытираю остатки картофельного пюре с её стула (в последнее время она предпочитает есть самостоятельно, и в результате выходит беспорядок) и звоню в офис адвоката. Милая женщина, которая отвечает на мой звонок, говорит, что она «правда не знает, милая вы моя», чего будет касаться встреча, но записывает меня к мистеру Клелланду на следующий понедельник.
А потом я достаю свою чековую книжку и со вздохом смирения начинаю открывать конверт за конвертом.
$
Офисы адвокатов расположены в тихом переулке позади величественного замка. Я сажусь на скользкий кожаный диван и нервно поправляю юбку-миди. После стольких месяцев сельской жизни было немного волнительно въезжать в город, искать место, где припарковаться. Ну и, конечно, я все еще переживаю по поводу того, что мне может сказать мистер Клелланд.
Порой, чувствуя прилив надежды, я представляла себе полис страхования жизни, который позволил бы мне остаться в поместье Ардтуат еще на несколько месяцев. А порой, когда я мучилась бессонницей в предрассветный час, мне явственно вырисовывались проблемы с налогами или смертными пошлинами, вынуждавшие влезть в ещё бо2льшие долги.
Мистер Клелланд наконец выходит из-за двери с табличкой, на которой написано его имя, и улыбается мне. Его глаза кажутся огромными за очками в толстой оправе.
– Мисс Гордон? Проходите.
Он садится по другую сторону обтянутого кожей стола и вытягивает из стопки официальных бумаг одну. Смотрит на меня поверх своих очков и говорит:
– Ну что ж, начнём с самого начала, хорошо?
$
Я планировала провести день в Инвернессе, прикупить новой одежды для Дейзи (она прилично выросла из всего, что мы привезли из Лондона), приобрести кое-какие экзотические продукты, например, порошок карри, который в нашем местном магазине не продают. Но когда мистер Клелланд провожает меня до двери, я, как во сне, бреду обратно к машине и еду домой. Не замечая красоты холмов и моря, тороплюсь обратно, чтобы скорее вернуться в домик смотрителя и поделиться новостями с Дэйви, Бриди, Майри и Элсбет.
Утром я уезжала нищей матерью-одиночкой. А назад еду богатой женщиной. Женщиной, которая и мечтать не могла о тех возможностях, какие теперь ей открылись.
Дэйви вновь наполняет мой бокал, и пузырьки вспениваются до самых краев, прежде чем снова осесть.
– Ещё один тост, – говорит он. – За леди Хелен Маккензи-Грант и Флору Гордон, благодаря которым это стало возможным.
Когда аплодисменты утихают, скрипки и флейта вновь начинают играть «Вальс Флоры», написанный в честь моей мамы. Жизнерадостная мелодия, легко скользящая вверх и вниз, прекрасно передаёт мамин характер, и, слушая, я вижу её нежную улыбку. Сегодня она рядом со мной – здесь, в огромном особняке, когда мы открываем Центр народной музыки, который я основала от ее имени. При жизни она не могла занять своё законное место в этом особняке, но теперь наполнит его пустые комнаты смехом и музыкой. Песни, которые пела моя мама, будут звучать в стенах, обшитых панелями, отдаваться эхом от потолков с карнизами, и Флора Гордон – наконец-то – станет хозяйкой поместья Ардтуат.