— Да, я бы пришел на выручку брату, но потом все равно надавал бы тумаков за то, что заставил меня рисковать головой.

— Если я и решу надавать кому-то тумаков, то уж точно не матери, — предупредила Софья, твердо глядя ему в глаза.

Он поймал ее дерзкий взгляд, оценил воинственное выражение лица, и все его раздражение как-то вдруг схлынуло.

Да, она обладала особенным талантом выводить человека из себя и находить неприятности, и это она превратила его мирную жизнь в хаос, но при всем том была самой очаровательной, самой обольстительной женщиной из всех, кого он когда-либо встречал.

— Вы поистине неблагодарная девчонка. — Стефан укоризненно покачал головой и, выпустив ее запястья, провел тыльной стороной ладони по атласной коже. — Мать толкнула вас в руки сэру Чарльзу, однако ж вы не жалуетесь, а мне, хотя я и спас вас от безумца, грозите надавать тумаков.

Софья смотрела на него с тем же неуступчивым выражением, но Стефан заметил, как она поежилась от его прикосновения. Да, эта женщина умела не только изрыгать огонь, но и откликаться на его ласки. Смешно, но, думая об этом, он преисполнился гордости.

— Я уехала из Мидоуленда, чтобы не подвергать вас опасности, — сказала Софья, как будто это объясняло все случившееся потом. — Остались бы дома, не пришлось бы спасать меня от безумца.

Стефан покачал головой — ну что за извращенная логика! — но при этом не удержался от улыбки.

— Так вы, получается, обо мне заботились?

Густые ресницы дрогнули и опустились, пряча глаза.

— Не хотела, чтобы вы пострадали из-за российских заговоров.

Он рассмеялся и, наклонившись, зарылся лицом в золотых волнистых прядях с теплым ароматом жасмина.

— Почему бы просто не признаться, что я вам дорог?

— Если я не хочу, чтобы кто-то умер, это еще не значит… — Его губы нашли чувствительное местечко у нее за ухом, и довести мысль до конца она уже не смогла. — О…

— Признайтесь хотя бы, что хотите меня. — Он захватил губами мочку уха.

— Не хочу, — прошептала она, откидывая голову и приглашая его к новым ласкам.

— Софья… — Прокладывая путь от уха ко рту, он не забывал об осторожности. Сегодня придется удовольствоваться малым, отложив остальное до той поры, когда заживет рана у нее на шее. — Голубка моя. Больше я вас не отпущу.

Она положила руки ему на плечи и сразу ощутила под тонкой тканью жар тела.

— Мне нужно домой.

Стефан вздрогнул, словно от удара. Неужели она думает, что он позволит ей уйти пешком?

Он отстранился, со страхом всматриваясь в лицо на подушке.

— Нет. В Санкт-Петербурге будет ждать моя карета. Возвращайтесь со мной в Мидоуленд.

Она обхватила себя руками.

— Вы же знаете, что это невозможно.

Он сдержался, не дал воли злости и раздражению. Поднялся, подошел к печи, подбросил дров. Всю взрослую жизнь Стефан избегал отношений с женщинами, желавшими получить больше, чем он был готов предложить. И вот теперь женщина, отпускать которую он не хотел, твердо настроилась уйти.

Дрова потрескивали, волны тепла расходились по небольшой комнате. Отставив кочергу, Стефан оглянулся и встретил ее настороженный взгляд.

— Возможно все.

— Если станет известно, что я оставалась под одной с вами крышей без леди Саммервиль в качестве компаньонки, от моей репутации ничего не останется.

— Вы можете остановиться в Хиллсайде, — возразил Стефан. — Брианна с удовольствием примет вас у себя. Тем более сейчас, когда ей приходится проводить столько времени дома.

— А ваш брат будет меня проклинать.

Стефан прислонился к грубой деревянной стене.

— Эдмонд с радостью откроет свой дом, если будет знать, что тем самым сделает приятное брату.

— Нет, Стефан, — негромко, но твердо сказала она. — Мой дом в Санкт-Петербурге.

Подтянув повыше одеяло, Софья откинулась на подушки. Стефан расхаживал по комнате, и она наблюдала за ним из-под полуопущенных век. Дрожь не унималась, силы как будто вытекли из членов, по телу растекалась слабость, а на коже выступал липкий пот.

Софья объясняла недомогание раной и кровопотерей, упорно отказываясь признавать, что причиной неприятных ощущений стала перспектива унылого будущего без Стефана.

Дойдя до окна, он повернулся на каблуках и, вернувшись к кровати, сердито уставился на нее сверху:

— Кроме матери, что еще ждет вас в Санкт-Петербурге?

Софья отвернулась, пряча глаза. Ну зачем ему это?

Неужели не понимает, что ей и без того тяжело?

В глубине души она признавала, что готова на все, только бы оставить Стефана в своей жизни, но здравый смысл подсказывал, что, уступив своим желаниям, можно лишь навлечь на себя беду.

Что мог он предложить, помимо риска скандала? Желание, конечно. Что же еще? Мимолетное увлечение?

Жизнь научила ее тому, что увлечение ненадежно и обходится недешево.

Достаточно посмотреть, в какую переделку попала она сама из-за преданности матери.

— Я живу полной жизнью. У меня есть друзья. Я занимаюсь благотворительностью, — ответила она сухо. — А теперь, когда Александр Павлович вернулся в Зимний, в столице будет весело.

— Вы же говорили, что терпеть не можете балы, — напомнил Стефан.

— Да, балы не самое любимое мое времяпрепровождение, но мы все делаем то, что должны. — Их взгляды встретились, и Софья не отвела глаза. — Обязанности есть не только у герцога.

— А если император или ваша мать решат, что вам пора выйти замуж?

Вопрос застиг ее врасплох, но она все же ответила:

— Несколько лет назад они уже хотели выдать меня замуж. К счастью, по такому вопросу решение могу принять только я сама.

Он сохранил бесстрастное выражение.

— И вы решили, что обойдетесь без мужа?

Что он хочет от нее? Софья не знала. Его все раздражало.

Раздражало, что родители могут принудить к замужеству. Раздражала ее решимость самой определять свое будущее. Невозможный человек.

— Нет. Думаю, когда-нибудь встречу мужчину, который убедит меня, что жизнь с ним стоит такой жертвы, как независимость.

Он прошелся взглядом по контуру скрытых одеялом форм.

— Так вы считаете замужество жертвой?

— А вы нет? Теперь задумался уже Стефан — брошенный невзначай вопрос заставил всерьез задуматься.

— Наверное, это зависело бы от моей вероятной невесты.

Софья представила его в наряде жениха, с юной супругой — и сердце болезненно дрогнуло. Она будет, конечно, англичанкой. Милой, послушной, обученной с ранних лет потакать всем прихотям джентльмена. И разумеется, красивой.