Я:

– И что ты при этом думала?

Ценци:

– Ничего.

Я:

– Тебе было приятно?

Ценци:

– О да… знаешь… его руки лишь слегка касаясь… так исключительно деликатно поглаживали меня… уже от одного этого хорошо становилось.

Я:

– Но ты не понимала, к чему дело клонится, да?

Ценци:

– Отчего же не понимала? Я очень даже хорошо знала, что это означает, поскольку не однажды по ночам слышала всё, что происходило, когда Рудольф был на матери.

Я:

– Так? А что же он сделал потом?

Ценци:

– Потом он дал мне в руку свой хвост.

Я:

– А ты?

Ценци:

– Рудольф мне в ту пору прямо сказал: «Ценци, – сказал он, – теперь ты моя любовница. Ты не должна никому ничего рассказывать, и тогда увидишь, что тебе от этого будет только польза».

Я:

– Обещания подтвердились?

Ценци:

– О да! Всё оказалось правдой, а потом я даже гордилась тем, что у меня уже есть такой любовник. И потом я радовалась, что у меня всё сложится хорошо, поскольку ребёнком мне довольно часто просто нечего было есть.

Я:

– Тогда понятно, что такое положение тебя устраивало.

Ценци:

– А, кроме того, после смерти матери мне было страшно ночами лежать одной, а когда я была в постели Рудольфа, я уже ничего не боялась. Впрочем, я и без того выполняла бы всё, чего он от меня хотел.

Я:

– Даже если бы это было тебе неприятно?

Ценци:

– Ну, конечно. Потому что была уверена в том, что он вышвырнет меня на улицу, если я его не послушаюсь.

Я:

– Он тебе угрожал этим?

Ценци:

– О да. Он постоянно говорил, что если я о чём-нибудь проболтаюсь, он выгонит меня из дому. Тогда меня загребёт полиция, потом меня отправят в сиротский приют, где детей целый день только колотят, ставят на горох на колени и заставляют беспрерывно молиться.

Я:

– В таком случае, конечно, лучше лежать в тёплой постели и получать тёплый помазок в руку.

Ценци:

– Или под брюхо… ха-ха-ха.

Я:

– Ну, под брюхо-то тебе, наверно, не сразу досталось.

Ценци:

– Да, не сразу. Рудольф свою шарманку сперва только в руку давал. «Видишь, – говорил он мне, – вот эту штуку. Мужчина засовывает её в женщину».

«В какое место засовывает?» – спрашивала я.

«Вот сюда», – отвечал он и пальцем показывал мне туда, где небесный плотник просверлил мне дырочку.

Я:

– Значит, у тебя был хороший учитель.

Ценци:

– О, да! Рудольф, бесспорно, был хорошим учителем. «Вот это – яйца», – объяснял он, давая мне в руку свой мешочек. «А отсюда выбрызгивается сперма, которая попадает в чрево женщины, и от этого она впоследствии рожает ребёночка».

Я даже позавидовала ей:

– Таких подробностей я поначалу не знала. До всего этого дошла гораздо позже.

Ценци:

– Он мне описал всё.

Я:

– А больше вы ничего не делали?

Ценци:

– О, всё делали.

Я:

– Что значит… всё?

Ценци замялась:

– Ну, он мне показывал. Объясняя мне, к примеру, суть полового сношения, он лёг на меня и отточил.

Я:

– Ведь это неправда, быть такого не может.

Ценци:

– Ну, конечно… он потёр им только снаружи. Он объяснил, что сейчас хвост в меня ещё не войдёт, что это произойдёт лишь позднее, когда я стану постарше. Но он только хочет-де показать мне, как это делается.

Я:

– А сам, небось, брызгал при этом.

Ценци:

– О нет… так он не брызгал, всегда только, когда делал мне это сзади.

Я:

– В попу… я знаю.

Ценци:

– В попу? Такого не случалось.

Я удивилась:

– Что ты говоришь? Такого не случалось? А меня уже три года тому назад господин Горак оттрахал в попу и брызнул туда, потому что спереди в ту пору ещё не входило, во всяком случае, у меня.

Ценци:

– Это что-то для меня новенькое. Такого я ещё ни разу не делала. И как, хорошо это?

Я:

– О, очень даже хорошо, сразу накатывает.

Ценци засомневалась:

– Да, а разве не ужасно больно при этом?

Я:

– Только сначала… но если хвост достаточно влажный, то дальше совершенно не больно.

Ценци:

– Надо б и мне однажды попробовать.

Я:

– Теперь в этом нет больше никакой необходимости, у тебя ведь и спереди замечательно входит.

Ценци:

– Да, а в ту пору Рудольф только просовывал мне хвост со стороны спины.

Я:

– Мне это знакомо. Сжимаешь ноги покрепче, и он трётся хвостом между ляжками, так?

Ценци:

– Да… совершенно верно.

Я:

– И он брызгал?

Ценци:

– Да… или ещё когда я брала его в рот.

Я:

– Что? Вы это и в рот делали?

Ценци:

– Иногда… впрочем, всегда приходилось немножко сглатывать.

Я:

– А он… он ничего такого не делал?

Ценци:

– Ну, разумеется, делал. Он мог часами лежать лицом на моей плюшке, вылизывая её и посасывая мне клитор, потому что однажды сказал: «Подожди, я сделаю так, чтобы и ты кое-что от этого получила».

Я:

– Ну… и ты действительно кое-что от этого получала?

Ценци:

– Было так здорово… при умелом исполнении это пронимает достаточно глубоко.

Я:

– Да… мне это знакомо, это сладостно… я бы совершенно не возражала, чтобы сейчас здесь оказался кто-нибудь, кто организовал бы нам это.

Ценци:

– Да… и мне бы хотелось того же.

Всё это время мы в истоме поигрывали нашими раковинами. Ценци занималась моей, а я – её. Теперь мы больше не могли себя сдерживать, прилегли рядышком и ласкали друг дружку пальцами, так что источник вскоре снова забил. Потом мы опять успокоились, сели, и я предложила Ценци возобновить ее рассказ.