Ничего не поделаешь, сказал себе Джордж. Домой он ушел, ободрённый улыбкой на лице спящей Джанет.

На следующий день, где-то после полудня, ему на работу позвонили из клиники. Операция прошла успешно. Беспокоиться больше не о чем. Врачи говорят, что теперь все будет в порядке. Нет, посетители к Джанет пока не допускаются. Может быть, через несколько дней. Однако волноваться не стоит, страшное позади.

Рассчитывая, что однажды ему разрешат навестить жену, Джордж звонил в клинику каждый день, однако всякий раз натыкался на вежливый, но твердый отказ. А на пятый день после операции Джорджу сообщили, что Джанет выписалась и отправилась домой. Он не ожидал ничего подобного, полагая, что восстановительный период растянется на несколько недель. Джордж убежал с работы, купил букет роз и примчался домой, нарушив по дороге с десяток правил уличного движения.

– Где она? – спросил он у открывшей дверь Эстер.

– В постели. Мне кажется, будет лучше, если… – Конца фразы Джордж не расслышал, ибо в мгновение ока взлетел по лестнице.

Джанет лежала в постели, из-под одеяла виднелись лишь голова и перебинтованная шея. Джордж поставил цветы на прикроватную тумбочку, нагнулся и нежно поцеловал жену.

– Джордж, милый, она тебе не сказала? – Во взгляде Джанет читалась тревога.

– Кто и что должен был мне сказать? – Он сел на край кровати.

– Эстер. Она пообещала, что скажет. Джордж, я не собиралась этого делать, даже не думала… Но Эстер настояла. Мне надоело быть слабенькой и несчастной, я захотела стать сильной. Наверно, я до конца не понимала… Эстер…

– Успокойся, милая, успокойся. – Джордж улыбнулся. – О чем ты говоришь? – Он нащупал ее руку под одеялом.

– Джордж… – начала Джанет.

– Какая холодная у тебя рука, – перебил Джордж. – Как будто… – Его пальцы поднялись повыше, глаза изумленно расширились. Он вскочил, сорвал с Джанет одеяло, приложил ей ладонь к груди – а потом отдернул, словно обжегся. – Господи! Нет!

– Милый, я…

– Нет! Нет! – Джордж повернулся и выбежал из спальни.

На площадке царил полумрак. Джордж споткнулся и кубарем покатился вниз по лестнице.

Эстер наклонилась к лежавшему на полу в гостиной Джорджу, осмотрела тело. Количество повреждений и непрочность костяка, который их получил, серьезно подействовали на ее блок сочувствия. Она не стала трогать Джорджа, а подошла к телефону и набрала номер.

– «Скорая»? – Эстер назвала фамилию и адрес хозяев. – Срочный вызов. Судя по всему, времени в обрез. Несколько сложных переломов; вдобавок бедняга, похоже, свернул себе шею. Нет, с головой, кажется, все в порядке. Да, гораздо лучше, иначе он останется инвалидом до конца своих дней. Не забудьте бланк. Все будет в порядке, жена обязательно подпишет.

Пер. К. Королева

Только не мисс Фрэй. Кто угодно, но не Фелисити Фрэй.

Пусть другие вздрагивают от звонка будильника, сползают с кровати, стирают с лица патину сна махровой салфеткой, роются в шкафу в поисках одежды, нетерпеливо смотрят на кофеварку и подгоняют взглядом тосты, не желающие выскакивать из тостера. Пусть торопливо, обжигаясь, жуют их, торопливо проглатывают и спешат, семеня и размахивая руками, спешат по своим делам. Пусть они, словно роботы на батарейках, бодро шагнут навстречу сияющему глазу солнца нового дня, пусть приветствуют утро решительно, энергично шагая, с блеском в глазах, в предвкушении новых сделок и новых побед…

Другие. Только не Фелисити Фрэй.

Потому что сегодня – это часть вчерашнего дня. А сегодня и вчера – это часть того, что называется жизнью. А жить – значит не просто тикать, как старинные дедушкины часы; жизнь – это нечто длящееся, нечто неповторимое, о чем нужно помнить все время, во сне, наяву и на ходу… Ведь жизнь может и не продлиться долго.

В спешке нет ни толка, ни смысла – и поэтому мисс Фрэй не торопится, не дергается и не бросается очертя голову в начавшийся день.

На рассвете она начинает дрейфовать от сна к полусну, к дневной дреме, и лежит неподвижно, слушая пение птиц, глядя на светлеющее небо, осознавая день по мере того, как день начинает осознавать сам себя.

Она лежит уже почти час, зависая то на той, то на этой стороне туманного сна. Иногда звуки в ее ушах – это пение настоящих птиц, иногда просто воспоминание о некогда звучавших голосах. Она рада и тому, и другому, улыбаясь в своем полусне.

Когда день окончательно оторвал ее от ночи, почти все птицы умолкли. Они поприветствовали приход нового дня и теперь отправились на поиски пищи.

Внезапно она осознала, что мир сделался почти беззвучным.

Это было тревожное чувство нереальности. Затаив дыхание, она ждала хоть какого-нибудь звука. Что, если все прекратилось навсегда – в эту вот минуту? Когда-то ведь так и случится.

Может быть, прямо в это мгновение где-то на Земле к небесам поднимаются столбы дыма, сворачиваясь щупальцами горгоны Медузы и превращаясь на самом верху в мозговые извилины, пульсирующие некой угрожающей полужизнью, – начало тишины, ознаменовавшей конец привычного мира.

Год за годом, стоило лишь ей забыться, эти столбы дыма возникали в ее сознании. Она ненавидела их и боялась. Они были триумфальным символом Науки.

Возможно, Наука и была чем-то чудесным, но для мисс Фрэй она означала зловещее чудо. Наука была врагом всего живого, кристаллическим образованием на обнаженной коре мозга, бессмысленным, бесчувственным, бесплодным, но вместе с тем она была и угрозой, чуждой угрозой, внушавшей ей бессознательный страх, так же как огонь внушает страх животным.

И Фелисити тревожно вслушивалась в тишину.

Чирикнула птичка, другая ответила ей.

Нет, этого мало.

Она продолжала вслушиваться.

В поле недалеко от фермы закашлял трактор. Двигатель разогрелся и заработал ровнее.

Она расслабилась, с облегчением убедившись, что мир еще жив.

Потом нахмурилась, полная презрения, и заставила себя забыть о машине. Трактор тоже был порождением Науки и, значит, чем-то враждебным. Фелисити углубилась в свои мысли. Она воскрешала в памяти драгоценные моменты, волшебные видения, отлитые в золоте слова. Она словно творила свою собственную идиллию, в которой не было места Науке.

Трактор затарахтел более оживленно, выкатываясь со двора. Когда он ехал через поля, звук мотора затихал, превращаясь в мягкое урчание, к которому Фелисити уже не прислушивалась.

Времени было достаточно – достаточно для того, чтобы не спеша, полем, по тропинке отправиться в школу.

Солнце поднималось над горизонтом – золотая медаль на ярко-синей мантии. Позднее день станет жарким, но сейчас было свежо, словно рука с белыми пальцами касалась кожи. Капельки росы, сверкая крошечными бриллиантами, подрагивали на листьях и стеблях травы.