deinde vetus, tam diffusa, tam varia Florentiae in valvis templi Iohannis Baptistae inenarrabilis operis ex aere finxit. Eius item sunt Florentiae in aede Reparatae divi Zenobii sepulchrum ex aere, in ortis Michaelis[312] Archangeli Iohannes Baptista ac Stephanus Prothomartyr, opus utique magni ingenii artificiique.

VICTOR

Nec inferior putatur Victor eius filius, cuius manus atque ars in iisdem valvis Iohannis[313] Baptistae elaborandis cognita est. Ita enim inter se utriusque opera conveniunt, ut unius et eiusdem manu facta esse videantur.

DONATELLUS FLORENTINUS

Donatellus et ipse Florentinus ingenii quoque et artis praestantia excellet, non aere tantum, sed etiam marmore notissimus, ut vivos vultus ducere et ad[314] antiquorum gloriam proxime accedere videatur. Eius est Paduae divus Antonius[315] atque alia Sanctorum quorundam in eadem tabula praeclara simulacra. Eiusdem est in eadem urbe Gattamelata egregius copiarum dux ex aere, equo insidens, mirifici operis.

De viris illustribus, «De Pictoribus», «De Sculptoribus» (с. 103–109)

О живописцах

Перейдем теперь к живописцам, хотя, возможно, уместнее было бы расположить их после поэтов. Как тебе известно[316], между художниками и поэтами есть тесная связь, ибо живопись есть не что иное, как молчащая поэзия. В нахождении предмета и расположении частей произведения оба должны заботиться почти обо одном и том же, и не было ни одного выдающегося художника, который бы не преуспел в изображении свойств самих предметов. Одно дело – написать гордеца, иное – жадного, совсем другое – честолюбца или мота, да и вообще кого угодно. И над выражением этих-то свойств и художнику, и поэту надо работать, и именно в этом, естественно, более всего познаются талант и способности обоих. В самом деле, если поэт или художник, желая изобразить скупца, сравнит его со львом или орлом, а щедрого – с волком или коршуном, то неудивительно, что его сочтут безумцем. Ведь нужно, чтобы природа уподобляемого была одинаковой с образцом. И в таком случае, конечно, картина заслуженно будет в величайшей чести. Это искусство поистине требует большого таланта и мастерства, и неслучайно оно, помимо прочих трудностей, требует бóльших знаний: необходимо уметь изобразить не только рот, лицо и все телесные черты, но даже больше внутренние чувства и движения души так, чтобы казалось, что изображение живет, чувствует и некоторым образом двигается и жестикулирует. В таком случае оно будет во всем подобно прекрасному и[317] изящному стихотворению, только медлительному и недвижному. Верно и то, что, как говорит Гораций, стихотворениям недостаточно быть красивыми, они должны также быть чарующими, чтобы трогать человеческие души и чувства так, как хотят. Так же и живописи надлежит красоваться не только пестрыми цветами, но гораздо больше, так сказать, живостью образов. То же самое можно сказать и о скульптуре, литье, архитектуре и обо всех искусствах, ведущих начало от живописи: без ее знания никто не может считаться мастером в этих видах искусства. Впрочем, оставив долгие рассуждения, перейдем к описанию немногих живописцев и скульпторов, прославившихся[318] в наш век, из бесконечного количества их произведений касаясь лишь тех, о которых до меня дошли ясные сведения.

ДЖЕНТИЛЕ ДА ФАБРИАНО

Джентиле да Фабриано обладал талантом и умением, приспособленными под всякий род живописи. В особенности его искусство и старание известны по его изображению зданий. Во Флоренции в церкви Св. Троицы есть его картина, на которой изображена Дева Мария с младенцем Христом на руках, которому поклоняются три волхва, принесших множество даров. Другая картина находится на площади в Сиене: на ней Богоматерь Мария также держит на коленях маленького Христа, будто бы стараясь укрыть его тонким полотном. Рядом с ней стоят Иоанн Креститель, апостолы Петр и Павел и Христофор с Христом на плече. Все они изображены удивительно искусно, так что кажется, что видны их движения и жестикуляция. Также его работа находится в главном соборе Чивитавеккья: Дева и смеющийся младенец у нее на руках, и к этому, кажется, ничего не прибавить. Он также расписал часовню в Брешии по богатому заказу Пандольфо Малатесты. В Венецианском дворце он написал пешее сражение против императора Фридриха, предпринятое венецианцами за Высшего Понтифика, но из‐за изъяна стен оно почти полностью утрачено. В том же городе он изобразил вихрь, вырывающий с корнями деревья и прочее в том же роде: это зрелище вызывает у зрителя потрясение и страх. Есть у него работа и в Латеранском храме св. Иоанна: история самого Иоанна, а над ней он изобразил пять[319] пророков так, что они кажутся не написанными, а изваянными из мрамора. В этом произведении, будто предчувствуя скорую смерть, он превзошел самого себя. Его смерть оставила в этой работе кое-что набросанным и незавершенным. Ему принадлежит и другая картина, на которой Папа Мартин и десять кардиналов изображены равными самой природе и нисколько не отличаются от живых. О Джентиле говорят, что когда знаменитый художник Рогир Галльский, о котором мы скажем ниже, прибыл в храм Иоанна Крестителя в год юбилея и увидел эту картину, он восхитился и, спросив автора, рассыпался в похвалах, превознося его перед всеми прочими итальянскими художниками. Прекрасные картины Джентиле находятся в разных других местах, о которых я не написал, поскольку недостаточно о них осведомлен.

ЯН ФРАНЦУЗСКИЙ (ЯН ВАН ЭЙК)

Ян Французский считается первым среди художников нашего времени. Он сведущ в науках, в особенности, в геометрии и тех искусствах, которые касаются украшения живописи. Поэтому полагают, что он открыл многие особенности красок, изучив все, что написано о них у Плиния и других античных авторов. Одна его выдающаяся картина находится в покоях короля Альфонса. На ней – сама Дева Мария, прелестная и скромная, и архангел Гавриил, возвещающий ей о рождении сына. Власы архангела своей красотой превосходят настоящие. Также на ней изображены Иоанн Креститель, выражающий святость и восхитительную строгость, и Иероним, совершенно как живой, а кроме того, библиотека, написанная так искусно, что если немного отойти, кажется, что она уходит вдаль, и названия простирающихся в глубину книг можно прочесть, только приблизившись. На внешней части той же картины написан ее владелец, Баттиста Ломеллино: кажется, ему недостает только голоса! – и его любимая жена, замечательной красоты, выписанная во всех деталях, среди которых луч света, как бы пробивающийся сквозь щель: его легко принять за настоящее солнце. Также ему принадлежит карта мира круглой формы, которую он написал для бельгийского государя Филиппа. Эта карта считается в наше время самой полной: она позволяет не