Подведя группу вплотную к Городу, провожатые направились к темному проходу под днищем. Все спешились, и подскочившие откуда-то молодые люди увели лошадей. Несколько ступенек, дверь, лестница и еще одна дверь, и, наконец, – ярко освещенный коридор. Коридор упирался в новую дверь, и здесь провожатые остановились. На двери висела табличка: «АДМИНИСТРАЦИЯ ВРЕМЕННОГО ПЕРЕСЕЛЕНИЯ».

За дверью с табличкой вновь прибывших приветствовали две городские женщины, говорящие на местном наречии с тем же немыслимым акцентом.

* * *

Раз уж Элизабет решилась на обман, пришлось выдерживать свою роль до конца. В первые же дни ее подвергли самому тщательному обследованию и множеству процедур. Ее выкупали, промыли ей волосы, проверили, нет ли там насекомых. Отвели ее на осмотр к терапевту, затем к офтальмологу и стоматологу и, наконец, сделали укол – не составило труда догадаться, что это тест на венерические болезни.

Приговор врачей ее не удивил: из десяти вновь прибывших Элизабет единственная была признана полностью здоровой. Вскоре ее передали на попечение двух других женщин, которые принялись учить ее английской речи. От души веселясь про себя, она пыталась, как могла, затянуть процесс обучения – и все же буквально через три дня ее сочли достаточно подкованной, и на том начальный этап ее переселения в Город был завершен.

До сих пор она ночевала в общей спальне со своими спутницами, теперь ей выделили крошечную отдельную комнатушку, стерильно чистую и обставленную с предельной скупостью. В комнатушке была узкая кровать, ниша для одежды – Элизабет получила два одинаковых комплекта белья и верхнего платья, – стул и четыре квадратных фута свободной площади.

С момента ее прибытия в Город прошло восемь дней, и Элизабет все чаще задавалась вопросом, чего же, собственно, она рассчитывала добиться. По выходе из-под прямой опеки администраторов службы переселения ее определили на кухню судомойкой. Вечера оставались свободными, и ей без обиняков дали понять, что она обязана минимум час, а то и два проводить в особом зале и не отказываться от общения с посетителями мужского пола.

Зал находился по соседству со службой переселения. У стены располагался маленький бар с весьма скудным, как отметила Элизабет, выбором напитков, а рядом – древний видеомагнитофон. Улучив удобную секунду, она включила его: на экране замелькали кадры комедийной программы, совершенно ей непонятной, хотя невидимая публика то и дело взрывалась хохотом. Комические эффекты, очевидно рассчитанные на современников, для нее оставались тайной. Тем не менее она терпеливо досмотрела программу до конца и из финальных титров узнала, что пленка была выпущена в 1985 году – более двух веков назад!

Обычно посетителей в зале бывало немного. Женщина из службы переселения, хозяйничавшая за стойкой, улыбалась заученной улыбкой, в уголке сидели две-три девицы из нового набора. Время от времени в зал заглядывали мужчины, одетые, как и Гельвард, в темную форму, но никому из них так и не удалось завладеть ее вниманием.

И вдруг днем, на кухне, когда менее всего она этого ожидала, Элизабет разрешила одну из мучивших ее загадок. Перемыв посуду, она складывала ее в специально для того предназначенный металлический шкаф и вдруг увидела то, чего раньше не замечала. Да, увидеть было непросто: всю прежнюю начинку давно вынули, понаделав деревянных полок, и все же на дверце из-под слоя краски при определенном освещении проглядывала эмблема IBM – несомненно, когда-то кухонный шкаф был кожухом компьютера.

Пользуясь каждой возможностью, Элизабет бродила по Городу и с любопытством вглядывалась во все вокруг. До прибытия сюда она пугала себя, что окажется в Городе на положении узницы, но нет, за пределами четко очерченного круга обязанностей она была вольна ходить где вздумается, делать что захочет. Она разговаривала с людьми, наблюдала, сопоставляла и обдумывала свои наблюдения.

Как-то раз она попала в небольшую комнату, отведенную, очевидно, рядовым жителям Города для бесед в часы досуга. На столике лежала пачка аккуратно скрепленных машинописных листков. Она пробежала их глазами без особого интереса – на первой странице значилось: Директива Дистейна.

Впоследствии, гуляя по Городу, она обратила внимание, что копии Директивы разложены в самых разных местах, и со временем ради любопытства прочитала одну из них. Вникнув в содержание Директивы, Элизабет спрятала один экземпляр под матрасом, намереваясь вывезти его из Города при первой возможности.

Она начинала кое-что понимать… Вновь и вновь возвращаясь к Дистейну, она так часто перечитывала текст, что запомнила его почти наизусть.

Час за часом ее представления о Городе выстраивались во все более стройную систему – и тем не менее в этой системе зиял какой-то пробел. Отправной точкой, на которой зиждилось бытие Города и его обитателей, служило представление о том, что они существуют в неком опрокинутом мире. Опрокинуты все физические характеристики – и не только самой планеты, но и всех тел во всей обозримой Вселенной. Горожане приняли приближение, предложенное Дистейном, – тела изогнуты от экватора на север и на юг по гиперболе, – и это приближение как нельзя лучше согласовывалось с формой странного пятна, нарисованного Гельвардом над головой Элизабет и обозначавшего, по его мнению, солнце.

Но пробел – чем заполнить пробел? Как устранить противоречие, которое Элизабет со всей ясностью осознала в тот день, когда забрела в дальнюю, прежде разрушенную часть Города, которая ныне возводилась заново? Она подняла взгляд к солнцу, защитив глаза рукой. Солнце оставалось точно таким же, каким было всегда: на небосводе висел все тот же сияющий ослепительно белым светом шар.

7

У Элизабет созрело решение покинуть Город – лучше всего украсть из конюшни лошадь, верхом добраться до селения, а оттуда до базового лагеря – и сразу попросить отпуск. Отпуск был ей так или иначе положен в самом недалеком будущем, и приблизить это будущее на неделю-другую, вероятно, не составит труда. А имея в своем распоряжении целый месяц, она успеет съездить в Англию и разыщет там кого-нибудь, для кого ее рассказ об испытанном и пережитом представит профессиональный интерес.

Коль скоро у нее составился четкий план, привлекать к себе излишнее внимание было бы неразумно. День накануне отъезда она провела как обычно, работая на кухне, а вечером, тоже как обычно, направилась в зал знакомств. И первым, кого она увидела там, едва переступив порог, оказался Гельвард.

Он стоял к ней спиной, разговаривая с одной из переселенок. Она подошла, стала рядом и тихо произнесла:

– Хэлло, Гельвард…

Он резко повернулся и уставился на нее в недоумении:

– Это вы?.. Что вы здесь делаете?

– Тс-с! Не стоит, чтобы другие слышали, что я говорю по-английски. Я ведь одна из ваших переселенных женщин. – Она двинулась в дальний угол зала. Матрона за стойкой удостоила ее поощрительным кивком, когда Гельвард бросился следом. – Послушайте, – сказала Элизабет, не давая ему опомниться, – я очень сожалею о том, что произошло последний раз у реки. Теперь я кое в чем разобралась…