Орфамэй уставилась на меня бледно-голубыми, увеличенными линзами очков глазами. Маленький рот ее был твердо сжат, руки, лежавшие на квадратной сумочке, стискивали край стола, поза была высокомерной, напыщенной, церемонной и осуждающей.

— Вы получили от меня двадцать долларов, мистер Марлоу, — холодно сказала она. — Насколько я поняла, это оплата работы за день. Мне кажется, своей работы вы не выполнили.

— Не выполнил. Что правда, то правда. Но день еще не истек. А о двадцати долларах не беспокойтесь. Если угодно, можете получить их назад.

Они даже не помялись.

Открыв ящик стола, я вынул деньги, положил на стол и придвинул к ней.

Она посмотрела на них, но не притронулась. Медленно подняла голову и уставилась мне в глаза.

— Вы не так меня поняли. Я знаю, мистер Марлоу, что вы делаете все возможное.

— С теми сведениями, какими располагаю.

— Но я сказала вам все, что мне известно.

— Не думаю, — ответил я.

— Что вы думаете, — язвительно сказала Орфамэй, — это ваше дело. В конце концов, зачем бы я обращалась к вам, если б знала то, что мне нужно?

— Я не говорю, что вы знаете все, что вам нужно. Речь идет о том, что я не знаю всего, нужного мне для выполнения работы. И в том, что я услышал от вас, меня кое-что смущает.

— Что смущает? Я сказала вам правду. Оррин мой брат. Мне ли не знать его.

— Долго он работал в компании «Кал-Вестерн»?

— Я говорила вам. Оррин приехал в Калифорнию около года назад. И сразу же стал работать, потому что еще до отъезда подыскал себе место.

— Часто он писал домой? До того, как перестали приходить письма?

— Каждую неделю. Иногда чаще. Поочередно то матери, то мне. Само собой, письмо были для нас обеих.

— О чем?

— Вы хотите узнать, о чем он писал?

— А что же еще?

— Не будьте таким резким. Писал о работе, о заводе, о людях, работающих там, иногда о представлении, на котором побывал. Или о Калифорнии. И о церкви тоже.

— А о девушках?

— По-моему, Оррин мало интересовался девушками.

— И он все время жил на одном месте?

Орфамэй недоуменно кивнула.

— Когда он перестал писать?

Над этим вопросом пришлось задуматься. Орфамэй поджала губы и подперла нижнюю кончиком пальца.

— Месяца три-четыре назад, — наконец сказала она.

— Каким числом было датировано последнее письмо?

— Я... я не могу назвать точную дату. Пришло оно, как я сказала, три-четыре ме...

Я прервал ее взмахом руки.

— Было там что-нибудь необычное? В строках или между строк?

— Да нет. Вроде бы оно ничем не отличалось от других писем.

— В Калифорнии у вас нет родственников или знакомых?

Орфамэй как-то странно поглядела на меня, хотела что-то сказать, потом резко потрясла головой.

— Нет.

— А где живет ваша сестра Лейла?

— При чем здесь она? — вскипела Орфамэй. — Я ищу своего брата. И я думала, что раз вы — детектив...

— Так. Теперь я скажу, что меня смущает. Не стану касаться того, что вы скрываете, где остановились. Возможно, это просто из опасения, что я вдруг заявлюсь к вам с бутылкой спиртного и начну приставать.

— Говорить так — не очень-то деликатно, — заявила Орфамэй.

— Все, что я говорю, — неделикатно. Я не деликатен. По вашим меркам деликатным может быть лишь тот, у кого не меньше трех молитвенников под мышкой. Но зато я дотошен. Портит всю эту картину то, что вы, почему-то, ничего не боитесь. Ни лично вы, ни ваша мать. А вам бы нужно очень бояться.

Орфамэй тонкими пальцами крепко стиснула сумочку и прижала ее к груди.

— Вы хотите сказать, с ним что-то случилось?

Голос ее упал до печального шепота, как у требующего плату вперед гробовщика.

— Насколько мне известно — ничего. Но я не представляю, как можно, зная, что за человек этот ваш Оррин, несколько месяцев не наводить о нем никаких справок. Не представляю, как можно не обратиться в полицию, где есть отдел розыска пропавших. И явиться к работающему в одиночку детективу, о котором вы никогда ничего не слышали, с просьбой порыться в мусорной куче. Не представляю, как ваша добрая старая матушка неделю за неделей сидит в Манхеттене, штат Канзас, штопая зимнее белье священнику.

От Оррина нет писем, нет никаких вестей. А она лишь вздыхает и принимается за очередные кальсоны.

Орфамэй подскочила и бросилась в наступление.

— Вы гадкий, отвратительный человек, — гневно заявила она. — Вы просто мерзавец. Не смейте говорить, что мы с матерью не волновались. Не смейте.

Я еще ближе придвинул к ней лежащие на столе деньги.

— Цена ваших волнений — двадцать долларов, милочка. Но перейдем к тому, о чем вы умалчиваете. Мне, пожалуй, и ни к чему это знать. Суньте эти денежки в свою седельную сумку и забудьте о моем существовании. Завтра можете предложить их взаймы другому детективу.

Орфамэй убрала деньги и злобно щелкнула замком.

— Вряд ли мне удастся забыть ваше хамство. Еще никто на свете со мной так не разговаривал.

Я встал и вышел из-за стола.

— Не придавайте моему хамству особого значения. А то, чего доброго, оно вам понравится.

Протянув руку, я снял с нее очки. Орфамэй сделала полшага назад, пошатнулась, и я машинально подхватил ее. Округлив глаза, она двумя руками уперлась мне в грудь и толкнула. Котенок и то мог бы толкнуть сильнее.

— Без очков эти глаза поистине прекрасны, — произнес я благоговейным тоном.

Орфамэй расслабилась, откинула голову назад и чуть приоткрыла губы.

— Небось, вы поступаете так со всеми клиентками, — негромко сказала она. Руки ее упали. Сумочка ударилась о мою ногу. Орфамэй всей своей тяжестью повисла на моей руке. Если она давала понять, что хочет высвободиться, то перепутала способы выражения желаний.

— Нельзя же было допустить, чтобы вы потеряли равновесие, — сказал я.

— Я знала, что вы предусмотрительны.

Она расслабилась еще больше. Голова ее запрокинулась. Веки опустились и чуть подрагивали, губы приоткрылись еще шире. На них появилась легкая обольстительная улыбка, учиться которой не нужно.

— Небось, подумали, я нарочно.

— Что нарочно?

— Ну, пошатнулась.

— Уф-ф.

Орфамэй быстро обняла меня за шею и притянула к себе. Я поцеловал ее. В противном случае пришлось бы ударить. Она на долгую минуту крепко прижала свои губы к моим, потом спокойно изогнулась в моих объятиях и очень удобно угнездилась в моих руках. Издала легкий, долгий вздох.