Камни были белые, как молоко, размером примерно с кулак Бена. Они мерцали изнутри, как будто в них был заключен лунный свет.

— Разбей свет луны! — прошептал Бен, взглянув на Лунга. — Помнишь? Как ты думаешь, джинн имел в виду один из этих камней?

Дракон задумчиво покачал головой. Барнабас Визенгрунд перевел ламе то, что сказал Бен. Монах улыбнулся и поглядел на мальчика.

— Лама говорит, — зашептал Бену в ухо Мухоножка, — что после утренней трапезы он вернет Повелителю драконов то, что ему принадлежит. Чтобы он сделал с этим то, для чего явился сюда.

— Это значит, что он даст мне один из священных камней? — Бен посмотрел сперва на Лунга, потом на ламу. Монах кивнул.

— Да, я думаю, ты понял его правильно, — сказал Барнабас Визенгрунд. Бен неловко поклонился монаху:

— Спасибо. Это очень любезно с вашей стороны. Но не пропадет ли счастье, если я его разобью?

Профессор перевел ламе вопрос Бена. Монах громко рассмеялся. Он взял Бена за руку и повел за собой.

— Ни в одном камне не уместится столько счастья, — перевел Мухоножка, — сколько приносит появление дракона. Но ты должен ударить крепко, чтобы лунный камень и вправду разбился, ибо те, кого ты хочешь этим вызвать, спят подолгу и крепко. После завтрака я покажу тебе голову дракона.

Бен с удивлением посмотрел на монаха.

— Это вы ему все рассказали? — тихо спросил он профессора. — Я имею в виду все, что сказал джинн?

— Этого не потребовалось, — шепнул в ответ Барнабас Визенгрунд. — Он и так все знал. Ты, похоже, исполняешь пророчества одно за другим. Ты оказался в центре очень древней истории, мой мальчик.

— Невероятно! — пробормотал Бен и оглянулся на сундук с лунными камнями.

Потом все они пошли вслед за ламой на улицу, где солнце уже вставало красным заревом из-за покрытых снегом вершин. Между монастырскими зданиями сновало теперь множество монахов. Бен с удивлением заметил, что некоторые из них даже младше его.

— У них тут и дети, — шепнул он Барнабасу Визенгрунду.

— Ну конечно, — ответил профессор. — Люди здесь верят, что мы проживаем на этой планете несколько жизней. И поэтому любой из этих детей может быть на самом деле старше, чем самый старый из взрослых монахов. Интересная идея, правда?

Бен растерянно кивнул.

Вдруг мирное копошение на монастырской площади прервалось. Лунг высунул длинную шею из двери дюкханга. Большинство монахов застыли как вкопанные. Лама поднял руки и крикнул толпе несколько слов.

— Он говорит, — зашептал Мухоножка, — что счастье сыплется с чешуи Лунга, как лунный свет, и что вы с Серношерсткой — ездоки на драконе, которым нужна их помощь.

Бен кивнул и посмотрел на лица внизу, смотревшие на дракона с удивлением, но без страха.

— Бен, — шепнул ему Барнабас Визенгрунд, — на завтрак тут дадут цампу — поджаренную ячменную муку — и горячий чай с маслом. Это здоровая пища и очень полезная на таких высотах, но человеку, который пробует ее в первый раз, запросто может стать худо. Хочешь, я извинюсь за тебя, и ты пойдешь завтракать к Гиневер? У нее наверняка найдется для тебя завтрак повкуснее.

Бен взглянул на ламу. Тот встретил его взгляд, улыбнулся в ответ и зашептал что-то на ухо Мухоножке.

— Лама говорит, — перевел гомункулус, — что он немного понимает на вашем языке и что тебя, Повелитель драконов, нисколько не сочтут невежливым, если ты откажешься от цампы и чая с маслом, чтобы составить компанию умной дочери профессора.

— Спасибо, — сказал Бен, улыбаясь ламе в ответ. — Мухоножка, скажи ему, что мне здесь очень нравится и… — он посмотрел на горы, вздымавшиеся с другой стороны долины, — и что я чувствую себя здесь как будто дома, хотя здесь все совсем другое, чем там, откуда я родом. Совсем другое. Скажи ему это, ладно? Только как-нибудь покрасивее.

Мухоножка кивнул и повернулся к ламе, который внимательно выслушал гомункулуса и, тихо улыбаясь, ответил на его речь.

— По мнению ламы, — перевел Мухоножка Бену, — вполне возможно, что ты тут уже был. В предыдущей жизни.

— Пойдем, Повелитель драконов, — сказал Барнабас Визенгрунд. — Пока голова у тебя не лопнула от изобилия мудрости, дай-ка я отведу тебя к Гиневер. А после завтрака я за тобой зайду.

— Как ты думаешь, Барнабас, что нам делать с Серношерсткой? — спросил Лунг, вытягивая морду над плечом профессора.

— Люди здесь готовы выполнить любое твое желание, Лунг, — ответил Барнабас Визенгрунд. — Может быть, тебе лечь спать прямо в дюкханге? Тебе там никто не помешает, наоборот, они так засыплют тебя молитвами, что ты будешь просто вынужден найти Подол неба.

— А я? — спросила Серношерстка. — Мне что делать, пока Лунг спит, а вы пьете чай с маслом? Я терпеть не могу чай и масло тоже не люблю, так что уж чай с маслом — тем более.

— Тогда я и тебя отведу к Гиневер, — сказал профессор. — У нас в комнате изумительно мягкая постель, а печенье, которым тебя угостит моя дочка, тебе наверняка понравится, — и он повел обоих вниз, через толпу благоговейно застывших на ступенях монахов, к домику, лепившемуся к высокой стене дюкханга.

А Лунг последовал за ламой в большой молитвенный зал, свернулся клубком между колонн и заснул глубоко и крепко; а монахи сидели вокруг и тихо бормотали молитвы, в которых призывали на чешую дракона все счастье земное и небесное.

Серношерстке так понравился завтрак Гиневер, что она съела большую часть одна. Бену было все равно. Ему почти не хотелось есть. Волнение предыдущих дней и мысль о том, что им предстоит, совсем лишили его аппетита. С ним всегда так бывало, когда он очень волновался.

Когда Серношерстка с туго набитым животом свернулась клубочком на кровати Гиневер и стала похрапывать, Бен с девочкой тихонько вышли на улицу, сели на невысокую монастырскую стену и стали смотреть вниз, на реку. На горах еще лежал утренний туман, но солнце уже вставало над заснеженными вершинами и прогревало холодный воздух.

— Красиво здесь, правда? — сказала Гиневер. Бен кивнул. Мухоножка сидел у него на коленях и дремал. Внизу, в долине, на зеленых полях трудились люди. Сверху они казались маленькими, как муравьи.

— А где твоя мама? — спросил Бен.

— В храме гневных божеств, — ответила Гиневер. Обернувшись, она показала на покрашенное красным здание слева от дюкханга. — Здесь в каждом монастыре есть такой храм. Рядом с ним — храм добрых божеств, но гневные считаются особенно полезными, потому что они выглядят так устрашающе, что удерживают на расстоянии злых духов. А их тут, в горах, говорят, полно.

— Ага, — Бен с восхищением посмотрел на девочку. — Как ты много знаешь!

— Ох, — пожала плечами Гиневер, — неудивительно при моих-то родителях, правда? Мама срисовывает изображения со стен храма. Дома она будет показывать зарисовки богатым людям, чтобы уговорить их дать денег на реставрацию. У монахов нет на это средств, а изображения очень древние, понимаешь?