Лежа рядом с мужем, она ощущала только счастье и тепло. И это было не менее приятное ощущение, как и только что пережитый ею оргазм.

Имоджин удивилась, поняв, что отец Фульфган не предупредил ее о еще многих неприличных вещах, которые женщина может делать с мужчиной. Еще оставались губы… Нет, не это, подумала она.

Девушка опять ощутила его напряженную плоть, упиравшуюся ей в бедро, и опять стала осторожно двигаться. Тайрон схватил ее и остановил.

— Нет, Имоджин!

Несмотря на его предупреждение, она продолжала потихоньку делать свое дело. Тогда Фицроджер больно хлопнул ее по попке и соскочил с кровати. Имоджин не обиделась, а села и улыбнулась. Она прекрасно знала, что у нее обнажена грудь, и спросила мужа лукаво:

— Ты разве не станешь спать со мной на этой кровати?

— Я уже сказал, что буду спать на полу. Предполагается, что ради монахов я должен , защитить себя от твоих неистовых приступов похоти, но мне кажется, что это будет нелегко сделать.

Тайрон погасил свечу. Имоджин улыбалась, лежа на кровати. Она уже испытала неотразимость своих женских чар и сладость страсти. Теперь ее душу уже не отягощали страх и чувство вины, и это ощущение было просто великолепным.

Наконец воцарилась тишина, и она осторожно ощущала свое тело. Вроде бы все на месте. Наверно, так оно и должно быть. Хотя Имоджин все еще оставалась девственницей, теперь она смотрела на мир иначе. Ее тело пробудилось и жаждало ласки. Теперь Имоджин считала, что в следующий раз у них не будет никаких проблем, когда они захотят довести до конца брачные отношения.

Пережитое прекрасное состояние экстаза не имело ничего общего со сценой насилия, свидетельницей которой ей пришлось быть.

— Почему ты не сделал этого раньше? — спросила она, обращаясь в темноту.

— Но ведь я пытался, если ты не забыла. Правда, тогда я недооценил влияние на тебя отца Фульфгана.

— Меня воспитали так, что я принимала его за святого. Он был мне не утешителем, а блюстителем совести. И все, что он говорил, я считала правдой.

— Но твой отец прижил вне брака троих детей. Я уверен, что Фульфган не одобрял его.

— Я тоже так думаю.

— Имоджин, мне кажется, что твой отец, как и многие другие любящие родители, с неприязнью относился к вероятности того, что его дочь может оказаться в постели с мужчиной. И отец Фульфган стал частью задуманной им обороны твоей нравственности, вместе с женихами, которых он выбирал для тебя. Он знал, что немолодой претендент на твою руку станет спокойно ждать своего часа.

— Ты тоже ждешь? — тихо спросила его Имоджин.

— Осталось уже совсем недолго. Теперь ты меня желаешь, не так ли?

— Да.

— Договорились, завтра ночью мы покончим с этим неопределенным состоянием.

Завтра я стану его настоящей женой, подумала Имоджин.

В первый раз в жизни утром Имоджин разбудил поцелуй. Фицроджер уже был в кольчуге. Ее муж, такой страстный любовник, теперь снова стал воином.

Пока Имоджин одевалась, она не спускала с него глаз. События минувшей ночи казались сном. Но восторженные воспоминания уже никогда не покинут ее. Теперь все изменилось. Правда, в памяти сохранилась ужасная сцена насилия, ведь она ничего не забыла, но эти воспоминания теперь словно бы лежали на самой дальней полке вместе с воспоминаниями об ужасах войны, смерти и болезней.

Хотя прошлой ночью Фицроджер был рядом с ней не впервые, но прикосновения мужа, ее жажда ласки — все это было совершенно иным. И воспоминания об этом оставались в ее памяти, словно вкус меда на языке. Теперь она не считала их отношения греховными. Если посмотреть на все свершившееся со стороны, то, может, кто-то и осудит их, но когда ты веришь партнеру и любишь его, все это кажется деянием ангела, а не дьявола.

Имоджин не испытывала угрызений совести, Она понимала, что Фицроджер щедро подарил ей этот праздник чувств. Ее тело все еще было возбуждено, так же как и разум, и она желала, просто жаждала довести все до конца.

Теперь Имоджин понимала, почему молодожены обычно бывают такими странными и желают как можно дольше оставаться наедине. Она понимала свойственное им ощущение ненасытной сексуальности, она теперь знала, почему они не в состоянии заниматься обычными делами. А что переживает сейчас Фицроджер? — подумала Имоджин.

Когда Имоджин надевала чулки, она осторожно посмотрела на Тайрона. Потом вздохнула. Нет, он не может…

Муж нетерпеливо посмотрел на нее, но потом он на какое-то мгновение откровенно и горячо уставился на ее ноги, и глаза у него загорелись огнем.

Имоджин судорожно вздохнула и склонила голову, чтобы скрыть улыбку. Она нарочно долго занималась чулками.

Фицроджер отступил в сторону, чтобы пропустить жену к двери, и словно бы окаменел. Потом он схватил ее в объятия и стал горячо и крепко целовать.

Имоджин словно пронзило острое желание — или между ними было что-то другое? Оно передалось ей от мужа, но мучила мысль: он желал ее как любую другую женщину? Насколько ей было известно, у него уже давно не было с ними никаких отношений.

Наконец Фицроджер прервал поцелуй и приподнял веки — радужки его глаз стали совсем темными. Имоджин же ощущала, как распухли губы. Она ждала, когда он заговорит, но муж положил ей руку на плечи и повел на двор.

Почему нам нужно ждать ночи, чтобы все довести до конца? — напряженно думала она. Имоджин надеялась, что, как только они вернутся в Каррисфорд, можно тут же удалиться в покои. Тайрон был ей необходим, но его неистовые поцелуи испугали ее. Она понимала, что теперь держала на хрупкой цепочке настоящего дракона. Он мог согреть своим дыханием и вознести высоко в небеса на могучих крыльях, но в то же время в момент рассеянности и проглотить.

Когда Имоджин и Фицроджер вышли из ворот монастыря, то увидели, что их охраняли двадцать человек. Оценив его заботу, посчитала ее излишней. Ей казалось, что им не грозит никакая опасность и что они окажутся в замке в мгновение ока. Но тут Имоджин услышала стон и обернулась.

Она увидела, как один из воинов побледнел, пытаясь вскочить на коня. Наконец он добился своего и слегка покачнулся, хватаясь за луку седла, чтобы не упасть. Фицроджер заметил еще одного больного.

— Ты болен? — спросил он его.

— Резь в животе, милорд, вот и все…

Он пытался взобраться в седло, потом скорчился, и его вырвало.

Через несколько секунд большинство сопровождавших их людей стали стонать, и их просто выворачивало наизнанку. Не страдали только пять человек, и Имоджин поняла, что это воины Фицроджера. Все заболевшие были людьми Ланкастера. Это означало только одно — им грозила опасность.

Фицроджер позвал одного из своих воинов.