— Миссис Вебстер, что она имела в виду?

— В эти последние месяцы Карен все больше и больше времени проводила в своей нью-йоркской квартире, с тех самых пор, как познакомилась с Эдвином Рэндом. И, мне кажется, Элан Грант дал ей понять, что все это ему порядком надоело. По дороге в аэропорт она сказала что-то вроде: «Мне бы нужно было сейчас выяснить отношения с Эланом, а не работать здесь шофером». Я напомнила ей, что это была одна из наших самых ценных клиенток и она терпеть не могла взятые напрокат автомобили.

— Затем вы узнали, что самолет опаздывает.

— Да. Это очень расстроило Карен. Но мы пошли в зал ожидания для клиентов и немного выпили. Потом начался «Спартак». Это…

— Это ваш самый любимый фильм. И к тому же очень длинный. А в кино вы частенько засыпаете. Вы можете с уверенностью сказать, что Карен Грант высидела полностью весь фильм?

— Я помню, что она узнавала о прибытии самолета и несколько раз выходила звонить.

— Миссис Вебстер, от аэропорта до ее дома в Клинтоне сорок две мили. Не могла ли она отсутствовать на протяжении двух-двух с половиной часов? Я хочу сказать, была ли у нее возможность съездить домой?

— Вообще-то, мне кажется, я не спала, но… — Она замолчала.

— В чем дело, миссис Вебстер?

— Просто когда мы встретили нашу клиентку и вышли из аэропорта, машина Карен оказалась совершенно в другом месте. Когда мы только приехали, машин было так много, что нам пришлось идти до здания довольно приличное расстояние. А когда мы собрались уезжать, машина стояла прямо напротив центрального выхода.

У Моуди вырвался вздох.

— Почему же вы мне не сказали об этом раньше, миссис Вебстер?

Она озадаченно посмотрела на него.

— Но вы же меня не спрашивали.

«Все опять так же, как в те месяцы, перед тем как Ли положили в клинику», — думала Опал. Они с Биком вновь брали напрокат машины и следили за ней. Иногда они останавливали машину на противоположной стороне улицы и смотрели, как Ли спешила из гаража в клинику, затем ждали, сколько бы там ни было, пока она вновь не появлялась из клиники. Все это время Бик, не отрываясь, смотрел на дверь, боясь пропустить момент ее появления. Когда она выходила, у него на лбу выступали капельки пота, руки судорожно сжимали руль.

— Интересно, о чем она рассказывала сегодня? — спрашивал он, и в его голосе слышался гнев и страх. — Опал, она ведь там наедине с этим доктором. Может быть, она соблазняет его.

По будням Ли приезжала в клинику утром. Днем они с Сарой часто ездили играть в гольф, как правило, на одной из местный площадок. Опасаясь, что Сара может заметить следующую за ними машину, Бик обзванивал клубы и узнавал, не была ли заказана площадка для игры на имя Кеньон. Если была, то они с Опал ехали в тот клуб и, словно невзначай, встречали Сару и Ли в кафетерии.

Он никогда не задерживался возле их столика, просто приветствовал их и проходил, но ничто в Ли не ускользало от его взгляда. Потом Бик с волнением делился своими впечатлениями о том, как она выглядела.

— Эта кофточка для гольфа так облегает ее стройное тело… Я едва удержался, чтобы не протянуть руку и не снять с ее золотистых волос заколку.

Из-за подготовки передачи «Церковь в эфире» большую часть выходных они проводили в Нью-Йорке. Опал в глубине души была этому рада. Если им и удавалось увидеть Ли и Сару в субботу или в воскресенье, то неизменно в компании доктора и молодого человека по имени Грег Беннет. Это бесило Бика.

Как-то днем в середине августа Бик позвал Опал в комнату Ли. Шторы были задернуты, и он сидел в кресле-качалке.

— Я просил Господа наставить меня, и он ответил мне, — сказал он. — Ли всегда ездит в Нью-Йорк одна. У нее в машине есть телефон. Мне удалось узнать номер этого телефона.

Опал содрогнулась, увидев, как исказилось лицо Бика и в его глазах блеснул странный зловещий огонек.

— Опал, — загремел его голос, — не думай, что я не знаю о твоей ревности. Я запрещаю тебе впредь тревожить меня этим. Дни пребывания Ли в этом мире сочтены. А оставшееся время ты не должна мешать мне упиваться видом, голосом и запахом этого прелестного дитя.

Томазину Перкинс очень взволновало письмо Сары Кеньон, в котором она обращалась к Томазине с просьбой написать судье, выносившему приговор, и попросить за Лори.

"Вы так хорошо помните, как сильно напугана была Лори, — писала Сара, — и вы единственная, кто видел Лори с ее похитителями. Нам нужно постараться раскрыть судье глаза на то, какую травму Лори перенесла в детстве. Не забудьте написать то имя, которым, как вам показалось, женщина назвала в ресторане мужчину, когда они вытаскивали оттуда Лори. В конце Сара написала, что похититель-рецидивист под таким же именем был в то время замечен в районе Гаррисберга, и, хотя пока это и лишено доказательств, она все же намеревается сослаться на предположение о том, что он и был похитителем Лори.

Томазина так часто рассказывала историю о том, как она увидела Лори и позвонила в полицию, что все писалось у нее само собой. Пока она не дошла до щекотливого момента.

Тогда женщина назвала мужчину не Джим. И теперь Томазина была твердо в этом уверена. Она не могла написать судье это имя. Это было похоже на клятвопреступление. И ей стало очень не по себе, когда она узнала, что Сара потеряла столько времени и денег на поиски совершенно не того человека.

Томазина начала терять веру в преподобного Хоккинса. Она написала ему пару писем, выражая благодарность за оказанную ей честь выступить в его передаче, и, поскольку она никогда не осмелилась бы предположить, что Господь мог допустить ошибку, считала, что им стоило бы подождать и подольше послушать Господа. Может быть, он просто сначала назвал имя мальчика, стоявшего за прилавком. Не могли бы они попробовать еще?

Преподобный Хоккинс не удостоил ее своим ответом. Хотя она была уверена в том, что он про нее не забыл. Каждый раз, когда она посылала в качестве пожертвования два доллара, она получала письмо с просьбой прислать еще.

Ее племянница записала Томазину в передаче «Церковь в эфире» на видеокассету, и та любила смотреть эту запись. По мере того как росла ее неприязнь к преподобному Хоккинсу, она замечала все больше и больше промахов в записанном куске. Его рот был слишком близок к ее уху, когда она услышала то имя. Он даже не смог правильно произнести имя Лори, назвав ее один раз Ли.

Томазина с чистой совестью отправила судье проникновенное письмо, в котором в трагических тонах описала панический страх Лори и ее истерику, но не упомянула при этом имени Джим. Она послала копию письма с объяснением Саре и обратила ее внимание на ошибку, которую допустил сам преподобный Хоккинс, назвавший Лори Ли.

— Все ближе и ближе, — уныло сказала Лори доктору Донелли, скидывая туфли и ложась на кушетку.