– Береги как зеницу ока. Здесь наш дом и дело в Новгороде, поняла?

Дарья кивнула.

– Езжайте, грузитесь на ушкуй, за меня не волнуйтесь. Как только освобожусь – сразу прибегу на судно. Кормчему скажи – пусть будет наготове, он меня знает.

Все, уехали, часто оглядываясь и утирая слезы. Нелегко оставлять дом, где прожил много лет, где прошли, может быть, лучшие годы.

Так, теперь надо подготовиться к встрече гостей. То, что они явятся, сомнений не вызывало. Я разложил перед собой все свое оружие: невелик арсенал – нож, сабля и пара ножей для метания. Моя оплошность. Пересчитал деньги в поясной калите, не раздумывая более, почти бегом отправился на торг. Купил, насколько хватило денег, еще шесть ножей – не очень хорошего качества, но это лучше, чем ничего. Боевой топор бы еще, но все деньги были у Дарьи. Ладно, дома остался обычный, плотницкий топор. В умелых руках – тоже оружие страшное и эффективное.

Пока суть да дело, доел съестные припасы на кухне – воин должен быть сытым. Конечно, при ранении в живот сытое брюхо – это плохо. Но если меня ранят именно в живот, опричники просто добьют, и потому лучше съесть. Наевшись, улегся на постель, только сняв сапоги, но не раздеваясь.

Опускались сумерки. Вдали, на нашей улице, раздался топот копыт, молодецкие крики и посвисты. Не иначе, по мою душу едут. Обулся, опоясался саблей, заткнул за пояс ножи и топор. Кафтан надевать не стал – в бою только мешать будет, а от раны все равно не убережет. Останусь цел – надену, если нет – будущему хозяину кафтан достанется, чистым и целым.

Топот стих у моего дома. Я выглянул в окно. Е-мое, да их человек тридцать, все в движении, даже пересчитать трудно. У седел приторочены метлы и собачьи головы.

Самое разбойничье время – сумерки. Улица как вымерла, все забились в свои дома, моля Бога: только бы не в мой дом, пусть лучше к соседу, а еще лучше – на соседнюю улицу. Не иначе, Адашев постарался: не дождавшись посланной троицы и предполагая мои возможности, послал толпу.

Судя по убитой троице – подготовка плохая, хреновая, можно сказать. Никто из троицы и сабли не успел достать. Но недооценивать противника не стоит, могли послать и опытных вояк.

Недолго ждать – первые уже отворили калитку и заходят, нагловато заходят, бесцеремонно. Ладно, сейчас поучим. Я взял все метательные ножи в обе руки, внезапно открыл дверь и с крыльца, прямо с пулеметной скоростью стал бросать в опричников. Долгие тренировки не прошли даром: ни один нож не пролетел мимо цели. Я захлопнул дверь. Отлично, минус пять человек. Осталось еще два ножа, пока приберегу.

Свора стала осторожнее, заходили во двор, обтекли дом со всех сторон. Окружают, стало быть, ну-ну.

В кухне раздался треск, я бросился туда. Опричник, выбив окно, лез на кухню. Его подсаживали двое сослуживцев. Выхватив саблю, снес ему голову и тут же острием уколол в шею еще одного. Второй успел отпрянуть. Минус еще двое.

Света в доме не было, я и в потемках ориентировался хорошо в знакомой обстановке, а опричники, коли проникнут в дом, пусть помучаются.

Надо посмотреть, что делается во дворе. Прошел в трапезную; задняя стена была без окон, выходила во двор. Думаю, противник мой не так глуп, чтобы охранять глухую заднюю стену дома. Будут у окон – меня поймать, если сбежать попытаюсь, самим пролезть. Вжался в стену и вышел во двор. И в самом деле – никого, но за углом слышна возня, тихий разговор. Осторожно, по-тихому, вытащил саблю и заглянул за угол. У выбитого окна кухни собралось человек пять, подсаживали опричника с секирой в проем. Я бросился на врага и стал рубить налево и направо, застав их врасплох, – никто даже саблю из ножен не вытащил. Удар, удар, удар, еще один.

Из-за угла на крики выбежали с саблями наголо еще несколько человек. Черт с ними – я забежал за угол и, пока меня не видели, прошел сквозь стену в дом. Представляю их рожи, когда они завернут за угол, а тут – никого. Я ухмыльнулся. Отминусуем еще троих – четвертого только зацепил; хорошо зацепил, но не смертельно.

Чу! В доме уже кто-то есть, но уж точно не друг, натыкается на мебель в потемках, тихо ругается. Давай-давай, ругайся, мне так слышнее. Я встал в коридоре, рядом с распахнутой дверью, и, когда опричник вышел в коридор, причем он перестраховался – ткнул саблей влево и вправо от двери, – я прошел сквозь стену и зашел ему за спину. Видимо, он что-то почувствовал, попытался повернуться, но мой клинок уже был в его теле. Я подхватил падающее тело и опустил на пол – не стоит привлекать внимание, вдруг он не один. И точно, из соседней комнаты, где раньше спала Варвара, послышались шаги.

– Анисим, нашел кого-нибудь?

Я цыкнул языком. По голосу меня сразу разоблачат. Спокойно сделал пару шагов к врагу и всадил ему нож в голову, снизу, через челюсть, достав до мозга. Опричник рухнул. Я ощупал тела – оба без кольчуг. Уже хорошо, ведь и убитые мной ранее тоже были без кольчуг. Это облегчало дело – можно смело бить в грудную клетку, а не только в шею и голову. Пожалел все ж таки царь-батюшка кольчуг да шлемов для слуг своих. Метелками вот снабдил, а железа пожалел, понадеявшись на имя свое царское.

Постоял, прислушиваясь. В доме тишина, но вокруг дома какая-то подозрительная возня: надо пойти, поглядеть. Снова через заднюю глухую стену вышел, заглянул за угол. Вот суки! Они из бани таскали дрова и обкладывали дом. Поджечь хотят! Дома мне было жалко, да и имени своего тоже – продал я дом, так неужели армянину достанутся головешки? Слово ведь я дал, держать надо.

Саблю в ножны, достал из-за пояса топор, выскочил, как черт из табакерки. Удар в спину одному – наповал, другому всадил в голову так, что и выдернуть назад не смог. Выхватил саблю, но и остальные опричники, пока я рубил топором, не дремали, бросились скопом ко мне, только мешая друг другу. Удар, защита, отбил направленный в живот удар. На обратном движении снес пол-лица у врага, сам уколол в живот того, что напирал справа.

Опричники расступились, и вперед вышли двое. У обоих в руках секиры – такие топорики на длинных древках, как у сулицы. Хреново. Саблей я их не достану, а вот они секирами могут. Я выхватил метательный нож, метнул, удачно – в глаз, но второй успел полоснуть меня, пусть и вскользь, по ноге. Голень обожгло болью, в сапог поползла теплая струйка. Я метнулся за угол и прошел сквозь стену. Через разбитое окно были слышны крики:

– Ну-ко, робяты, подсвети факелом! Да он ранен, вот кровь его!

– А куды же он девался?

Пока они недоумевали, куда я исчез, я оторвал от холстины длинную полосу и, не снимая штанины, перевязал себя. Сейчас на рану смотреть некогда – кость не перебита, ходить можно. Коли сосуд крупный не задет, кровь скоро остановится.

Во мне нарастали гнев, ярость, раздражение на фоне усиливающейся боли в ноге. В чем моя вина? Почему целая орава царских дармоедов и охальников хотят меня убить в моем же доме? Я подошел к выбитому окну и испытал внутри такое же ощущение, как и тогда, когда освобождал от литвинов пленных. Выглянул наружу – точно! Факел горит, а люди застыли, как скульптуры.