всех слабых птиц, войска спешили обрушиться на население столицы и нарушить его покой. Последовал высочайший приказ, чтобы великие эмиры выступили в защиту населения…

Неодолимый натиск войска достиг такой степени, что отразить его не представлялось возможным…

По этой причине отряды индусов и гебров из разных частей Дели, из Сари, Джаханпанаха и из Старого Дели, обороняясь, начали сражение. Многие из них подожгли свои дома и имущество и сожгли себя вместе со своими женами и детьми.

Войска Тамирлана в один час разбили двери домов и начали всё грабить. Ни у одной твари не было силы довести это обстоятельство до высочайшего сведения, ибо его величество был погружен в удовольствия и наслаждения.

Однако из-за страха пред его величеством эмиры заперли ворота, чтобы войска, оставшиеся вне города, не смогли войти внутрь его. Тем не менее, в эту ночь около пятнадцати тысяч воинов находились внутри крепости. С наступлением ночи они опять начали грабеж и стали поджигать городские постройки. В некоторых местах гебры продолжали сражаться. Когда стало светло, солдаты подняли крик, и остановить их было невозможно.

В пятницу семнадцатого раби ал-ахира произошел всеобщий грабеж населения, и большинство кварталов Джаханпанаха и Сари было пущено на ветер грабежа. В субботу восемнадцатого числа того же месяца грабеж и захват пленных продолжались.

Каждый воин выводил за город по 150 мужчин, женщин и детей, считая их своими пленниками, так что у самого последнего солдата оказывалось двадцать пленников.

В воскресенье девятнадцатого раби ал-ахира (29 декабря 1398 года) воины бросились в Старый Дели. До этого большинство индусов бежало из города, направившись в Старый Дели. Теперь, собравшись в соборной мечети, они оказывали сопротивление.

Принц Шах Малик-бахадур и Али Султан «таваджи» поспешили туда с пятьюстами воинов в полном вооружении и дали душам врагов и недоброжелателей государства его величества приют в адских глубинах.

Сделанные из голов индусов башни достигли предельной высоты, а тела их стали пищею диких зверей и птиц. В этот день Старый Дели также был разграблен. Несколько дней подряд выводили из городских ворот гебров, и каждый из эмиров тумэнов брал их партиями.

Среди гебров было несколько тысяч мастеров-ремесленников. Было решено, чтобы некоторые искусные мастера-ремесленники и другие ремесленники, которых люди и слуги высоких особ и вельмож выводили из города, передавались находившимся в свите принцам, высшим сановникам и эмирам. Некоторых пленников с нукерами отправляли в Самарканд для передачи бывшим там принцам и знатным особам.

В отношении каменотесов был дан высочайший приказ задержать их для особой его величества надобности, ибо в благословенном уме его величества созрела мысль о постройке в Самарканде мечети. Этих каменщиков сохранили для упомянутой цели…

В среду двадцать второго числа месяца раби ал-ахира 801 года (1 января 1399 г.) покоритель мира принял твердое решение вернуться обратно. Свершились знаменитые победы, скромные города и неприступные крепости были взяты, места поклонения идолам заменились храмами единобожия и истинной веры; знамя язычества и огнепоклонства и бунчук неверия и идолопоклонства пали верхним концом вниз, а голос, взывающий: «Помощь от Аллаха…» коснулся слуха исповедующих единство Аллаха…».[296]

После завоевания Дели Тамерлан уже не встретил в Индии большого сопротивления, и движение его к Гангу и потом возвращение вдоль южной подошвы Гималайского хребта ознаменовались не столько победами, сколько грабежом, убийствами и опустошением пройденных земель…

К движению в обратный путь побудило его полученное известие о вторжении войск Баязида, турецкого султана из династии Османов, в пограничные его владения и о возмущении в Грузии. По крайней мере, сам Тамерлан приписывает этим известиям возвращение свое из Индии.[297]

Когда Тамерлану были «доложены сведения о Багдаде, Египте, Сирии, Руме, Дашти Кипчаке и крепости Аланчук[298], в тот же день было приказано: «Бекам правого и левого крыла, бекам тумэнов и хошунов, каждому возвратиться к себе на родину!» <…>

Царям областей Хиндустана, которые подчинились и находились среди приближенных, всем оказал милости, уважение, дал особые знаки и возвратил в их области.

В конце месяца джумада второго, в воскресенье (08.03.1399 года), ранним утром, государь Сахибкиран раньше войска сел на коня и отправился в направлении Самарканда».[299]

* * *

После возвращения Тамерлана в Самарканд из годичного похода в Индию его ждали нерадостные новости, связанные с его сыном, царевичем Миран-шахом: «Из-за ошибок, допущенных при лечении после падения с коня, в его уме обнаружился некоторый ущерб, благодаря чему он стал совершать некоторые неприличествующие дела…; распутный образ жизни царевича стал известным в областях. Везде его (Тамерлана. – А. М.) враги осмелели и стали открыто бунтовать…

Вместе с тем из-за появившегося ущерба в уме царевича Миран-шаха, он постоянно пил вино и играл в нарды. Однажды свою жену Ханзаде он сильно обругал и обматерил. Ханзаде в гневе пошла в Самарканд…, увидела государя, изложила все о царевиче и сказала: «Если Сахибкиран не решит его (царевича Миран-шаха) дело, он станет врагом. Богатства, принадлежащие государю, он все своевольно раздал бекам.

Сахибкиран, услышав эти слова, стал готовиться к походу».[300]

Очевидно, Тамерлан предполагал, что в этом походе не удастся ограничиться «решением дела» Миран-шаха; он, конечно же, держал в уме вероломство грузин, которые в его отсутствие не только «освободили сына Багдадского правителя, но главное, «пришли в область Азербайджана и разорили его. Разрушили многие места, разграбили мусульман».

Тамерлан, несомненно, был в курсе и активизации действий в подчиненных ему областях Ирана и Ирака турецкого султана (1389–1402) Баязида I Молниеносного (1354/1360–1403)[301] и его союзников. Дабы дать им достойный отпор Тамерлан направил своих глашатаев-тавачиев «во все стороны, чтобы они объявили войскам: «Приготовить снаряжения к семилетнему походу!»

Деятельность приготовлений к этой войне была чрезвычайной; не прошло года и Тамерлан уже был в Грузии, громил крепости, проникал в ущелья гор, истреблял христиан или заставлял их принимать магометанскую веру, а между тем постоянно увеличивал свои силы, так что в 1402 году под его знаменами считалось, как полагают, до 800 000 воинов. Если припомним, что войска его были на довольно значительном жалованье, то нельзя не заключить, что поход его в Индию был только средством для приготовления к великой войне на западе… Очевидно, что Тамерлан хорошо знал и умел применять к делу правило Цезаря – войну питать войною.[302]

О том, какие правила выплаты жалования и поощрения действовали в армии Тамерлана, мы узнаем из его «Уложения»:

«Правила о жалованье армии, офицерам и солдатам

Жалованье простого солдата, храброго и деятельного, равнялось стоимости его лошади; оклад отборного воина простирался от стоимости