Рассказал про звонок Сталина. Пять дней никто не уходил с завода. Три эшелона танков отправили в Москву.

…Не было раций. Где-то они застряли по железной дороге У Омска. Зальцман вызывает к себе Гутина и требует, чтобы завтра рации были в цеху. Танки ведь нельзя выпускать без рации. Рации были хреновые, но все давали связь. Гутин доказывает, что доставать их невозможно, неизвестно, где эшелон, неизвестно, как добраться к нему, есть ли дороги и т. п. «Бери самолет, лети вдоль железной дороги, спускайся, как завидишь эшелон. Перегрузишь рации из вагона в самолет и прилетай обратно». На все возражения директор повторял: «Невозможный вещей нет!»

И сделали. Привезли. Назавтра рации были в цеху. Утром Зальцман вызывает Гутина. Тот доложил: «Все сделали, как вы сказали». И сам смеется. Зальцман не поверил. Звонит в цех. Они подтверждают. Он тоже смеется: «Вот видишь!»

Так работали в войну, такие были директоры, не один Зальцман, сложилась порода этих жестких, непреклонных хозяйственников, для них не было невозможно, они действовали волей, убежденностью, умом — и достигали.

После войны их методы осуждали, а ведь их любили, ценили и того же Зальцмана.

Как мне сказал один историк: «Списать с двух книг — это плагиат, с десяти — это компиляция, а со ста — это научный труд».

Первым делом он близоруко наклонялся к картине, читал кто автор, название, после этого уже начинал хвалить или бранить. И к людям так же — сперва выяснял: кто такой, кем работает?..

—

Стояла ольха, корявая, высохшая, на голом стволе торчали остатки коры. Зимой ее сучья, припорошенные снегом, казались тоже живыми, после снегопада этот труп среди других сходил за живого. Снегопад все преобразил, прибрал грязный, замусоренный банками, бутылками пригородный лес.

Недавно еще он выглядел отвратительно запущенным. В течение лета туристы и дачники превратили его в отхожее место, мусорную свалку. Снег все прикрыл белоснежным толстым слоем, и вот уже заблестели лыжни. Деревья — осины, ели с нависшими снежными нарядами сделали его сказочно прекрасным, и все наслаждались этой красотой, не зная или не вспоминая, какое под всем этим сохраняется безобразие.

«По-японски вы все называетесь — „мудаки”. Какое мне дело, расширяется Вселенная или сжимается. Положил я вашу Вселенную. Я, как тебе известно, блядолюб, и все твои призывы мне до фени. А за что ты меня можешь ущучить? Совесть? Слава Богу, никому не известно, может, ее у меня больше, чем у тебя, поди проверь. Откуда смотреть. Это как в фильме „Корабль глупцов”, сперва мы осуждаем немца-нациста, которому пришлось ехать в одной каюте с евреем, немец терроризирует беднягу, потом ночью еврей начинает храпеть, и немец сходит с ума от бессонницы, и мы его жалеем».

В искусстве обещать, подавать надежды, расписывать красками ослепительное будущее — нам нет равных.

— Вы не уважаете армию, — сказал мне генерал.

— Не уважаю.

— За что?

— Если б у вас не было ракет — никто бы вас не боялся, вы не умеете делать свое дело.

Во время блокады два памятника не были защищены мешками с песком, щитами — Суворову и Кутузову. Два полководца стояли на страже, несли свою вахту.

В январе 1942 года какой-то мужик явился в Ленгорисполком и заявил, что ему снился вещий сон, и был еще голос, что если он погибнет, то немцы войдут в город. Говорил так убежденно, что дали ему литерную картошку.

Не всегда надо шагать в ногу, на мосту, например.

Старая шутка: величие ученого измеряется количеством лет, на которое он задержал развитие своей специальности.

Какое правительство доставляло мне столько радости, как Бах, или Врубель, или Утесов?

Нас толкнули — мы

Упали,

Нас подняли — мы

Пошли.

«Кем хочу быть? Все равно, лишь бы больше получать. Поменьше работать. Балдеть. Хватать кайф. Хорошо жить. Не напрягаться».

Настоящие систематики — для них потрясающее многообразие форм живого не отвлечение от настоящей работы, а источник удивления и восхищения, такого удивления, которое не дает ни одно рукотворное чудо. А искреннее удивление приводит к открытиям.

Наука, как определил один из учеников Любищева, прежде всего уровень понимания мира.

На примере своих друзей и знакомых я убедился, что скромность создала куда меньше, чем честолюбие.

Декарт был изгнан, странствовал, служил в армии, был врачом, математиком, философом.

Коперник не решался публиковать свои великие открытия, увидел их напечатанными перед смертью.

Таких примеров среди ученых великое множество, пожалуй, судьба больших художников куда милостивей.

У нас полагают, что человека можно переубедить, если заставить его замолчать.

— Вы спутали биографию с фотографией, это фотографию ретушируют, а биографию не положено.

Владимир Яковлевич Александров однажды сказал мне, когда речь зашла о жизненном опыте:

— Опыт — это название, каждый так называет свои ошибки.

После изгнания из рая ближайшие потомки Адама были люди жестокие, озлобленные, заклейменные. Они — герои Ветхого Завета. Отсюда такая злость и мстительность их действий. В них нет милосердия. Их нельзя судить по законам христианской морали.

Кажется, Честертон считал, что поэтому-то Господь и послал на Землю Христа, чтобы как-то смягчить человечество.

Фольклор — иностранное название русской народной речи.

В последние десятилетие брежневщины все лежало плохо, так что «воруй — не хочу». Вообще интересная закономерность была. Пришел к власти Хрущев — все вздохнули свободно. Кончились репрессии, осудили культ Сталина, провели реабилитацию, люди вернулись из лагерей, стали свободней выезжать заграницу. Но прошло несколько лет, и он пошел на расстрел рабочей демонстрации в Новочеркасске. Убито было двадцать три человека… Разразился Карибский кризис. Началось всесоюзное кукурузное насилие… И пошло-поехало.

Его сменил Брежнев. Вроде, спокойный разумный человек. И зажили мы без реформ, благоразумно. Но минул срок, свой срок, начало разрастаться воровство. Подношения, приписки. В республиках творили бог знает что. Хлопковое дело в Узбекистане. В Краснодаре царил секретарь крайкома Медунов — хапуга, самодур. И дальше во всех обкомах — повально взятки, дутые цифры. Сам Брежнев (или ему) — орден за орденом, Геройские Звезды. Главная победа в Великой Отечественной произошла на Малой Земле под его руководством. Он превращался в развалину, в маразматика, но за него держался весь партаппарат, с этим манекеном было удобно.