В одиннадцать, после очередного приема дезинтоксиканта, наступает время клизмы. Вокруг большого котла с водой девушки готовят ведерки. Все выстраиваются в очередь. Добавка к воде предлагается на выбор — кофе, яблочный уксус, чеснок. Последний вариант рекомендуется при кишечных паразитах. Потом все разбредаются. Каждый направляется к себе в хижину с пластмассовым ведерком, которое следует подвесить на крюк, вбитый в потолок туалета. В ведерке плещется несколько литров теплой воды — ее предстоит влить в кишечник в три-четыре приема.

Я останавливаюсь и, как завороженный, гляжу на всех этих западных людей, которые бредут, сгибаясь под весом собственной клизмы. Все они приехали сюда с мечтой исторгнуть из себя излишества, которым когда-то предавались, и увидеть эти излишества в своей цедилке.

Когда я был маленьким, порядок у нас дома был такой: не больше одного яйца в неделю, мясо только по воскресеньям, да и то, если мы могли себе это позволить, каждый день что-нибудь из фруктов в зависимости от времени года. Теперь же можно есть все, но ничему нельзя доверять. Даже в моей бедной любимой Индии нужно быть поосторожнее с апельсинами и мандаринами, потому что продавцы для веса впрыскивают в них грязную воду. Но разве лучше отборная клубника в наших супермаркетах, так накачанная гормонами, что видом напоминает картошку, выкрашенную в красный цвет? Или яблоки — все, как на подбор, натертые до блеска, но не имеющие ничего общего со старой поговоркой «одно яблоко в день — и врач останется без работы»?

Подсознательно мы все понимаем, что отравляем себя. Тем не менее, глядя в свою цедилку, я не обнаруживаю там ни ядов, ни токсинов. Вижу только остатки тридцати капсул, которые по программе я должен принимать каждый день. А что, если «Взойди и Сияй!» всего лишь надувательство? Начинаю подозревать, что так оно и есть.

Пока я еще не говорил об этом с Леопольдом. Когда он предлагает прокатиться по острову, пока остались силы, я с радостью соглашаюсь.

По дороге мы останавливаемся у древнего храма, недавно отреставрированного. Автобусы и такси выгружают толпы туристов, приехавших взглянуть на «Мумию». Это мумия старого монаха, великого мастера медитации, который, когда ему исполнилось восемьдесят, объявил дату и время своей смерти. И в этот день он сел в позу лотоса и на глазах у распевающих мантры последователей ушел из жизни, а тело так и осталось сидеть, будто медитируя: голова держится прямо, рот, в котором сохранились все зубы, слегка приоткрыт в улыбке. Кожа, словно бумажная, только глаза, как объясняют экскурсоводы, не сохранились — на их месте пустые глазницы. Но их не видно, на нос водружены темные очки, так и сидит он, невозмутимый в своей стеклянной витрине, выставленный для фотографов. Туристическая достопримечательность, как водопады в джунглях, бордели в Ламай-бич или обезьяны, которые по команде залезают на вершины пальм за кокосами.

Я хорошо переношу голодание. Есть хочется, но не сильно. Правда, стоит только выглянуть за пределы Центра, и такое впечатление, что все кругом едят. Я вижу одни только рты, зубы, вгрызающиеся в куриные окорочка в соусе из зеленой папайи, сочные ломтики терпкого манго, приправленные солью, сахаром и красным перцем. Это большой соблазн.

Три часа провел в руках местного массажиста. Он — государственный служащий; его прислали сюда на несколько недель — проконтролировать качество работы женщин-массажисток. Разминая тело пациента, он пытается ощутить болезни, о которых тот еще не знает. Он, без сомнения, знает свое дело, но и ему не удается изменить мое укрепившееся предубеждение — ну не люблю я, когда мне делают массаж.

Наступает время ужина (но никто не ужинает, так как ужина нет); все снова говорят о том, что видели в цедилке. Интересно, думаю я, а о чем же говорили знатные европейцы и русские графини в XIX веке на водах в Баден-Бадене?

Сон у меня был легкий, сновидений я не запомнил. Проснулся рано. Сидя на пустынном пляже, пытаюсь сосредоточиться на старой индийской пословице, которая вспомнилась мне в полусне: «Человек говорит, что время проходит, а время говорит, что проходит человек».

Начинается дождь; бегу укрыться под крышей административного корпуса. Вот и представился случай внимательно изучить «Золотую Книгу „Спа“», которую Сэм держит на стойке. Мои подозрения укрепляются. На всех фотографиях, оставленных голодающими из прежних смен, во всех цедилках видно одно и то же вещество — студенистая черно-зеленая масса. Токсины и яды современной жизни? Как же! Это остатки пластиковых капсул «интеграторов», которые мы все принимаем. И тут внезапно я вспоминаю, что же такое девушки всыпают в дезинтоксикант. Эта одна из лучших находок индийской фармакопеи — исабгол, шелуха какого-то злака, натуральное средство, регулятор пищеварения. В Индии он популярнее аспирина и стоит совсем недорого; самая популярная марка — она называется «Телефон» — продается в зеленой упаковке с картинкой, изображающей старичка у старого телефонного аппарата с огромной трубкой в виде рожка. Принимают исабгол взболтанным в воде как при поносе, так и от простуды. И что правда, то правда: лучше его пить поскорее, иначе загустеет во рту, а не в кишечнике.

Итак, что это все значит? Да, мы голодаем, но то, что выходит из организма, — это не следствие неправильного питания, а остатки капсул «Грин Плюс» и исабгола, принятых за несколько часов до клизмы. То есть очищение, без сомнения, происходит, но вовсе не так, как нас убеждает «Взойди и Сияй!»

Я зову Леопольда к себе в хижину на «срочное заседание кабинета министров» и выкладываю свои подозрения. Они его позабавили, но в то же время и раздосадовали, потому что он уже дважды прошел этот курс и ни разу ни в чем не усомнился. Чтобы проверить мою гипотезу, он решает продолжить голодание, но не принимать ни капсул, ни напитка. Отныне он ограничится водой.

Я же веду себя как обычно. Вместо массажа провожу много времени в сауне. Сидя в примитивном бетонном бункере на горячей кафельной плитке (как в туалетах), мы дышим ароматными испарениями трав. Надеюсь, у меня пройдет мой старый синусит, а то он тут вновь принялся меня мучить.

Иногда пар в сауне стоит настолько густой, что не видишь человека, сидящего рядом. Это чем-то напоминает исповедальню и располагает к откровенности. Сегодня бывшая секретарь ООН в Женеве рассказывает мне версию своей жизни — возможно, самую правдивую из имеющихся у нее. В последнее время жизнь эта протекала, по ее же словам, «в неустанных поисках учителей и гуру». Она начала с Ошо Раджниша и свободной любви в ашраме Пуны, побывала в других группах и сектах, о которых я прежде даже не слышал. Сейчас она тибетская буддистка. Но… совсем недавно, путешествуя по Европе, она зашла в церковь и, увидев статую Святого Франциска, чуть не лишилась чувств; она почувствовала, что ее «подхватила и понесла невероятная энергия, исходящая от этой фигуры». Сейчас она живет на Гавайях, работает в социальной сфере, занимается молодыми наркоманами. Она рассказала, что некоторым ее подопечным всего пятнадцать, а они уже приходят на прием с фотографиями собственных детей.

Выйдя из сауны, вижу, как несколько массажисток моют мясистые листья странного растения, которое растет между хижинами. Внутри листьев — студенистая масса, напоминающая тело медузы. Это Aloe vera. Некоторые на Западе полагают, что это растение обладает противораковыми свойствами. Здесь листья растирают и накладывают как маску на лицо тем, кто сверх программы хочет еще пройти и косметический курс.