Войдя в пустую квартиру «и закрыв за собой дверь, Джулия почувствовала себя такой одинокой, что несколько минут стояла в прихожей, не желая проходить ни в комнату, ни на кухню. Наконец она успокоилась, повесила свою курточку на вешалку, подхватила чемодан и вошла в комнату. С противоположной от входа стены прямо на нее смотрел ее собственный портрет, а рядом, совсем как в доме ее родителей, висел портрет Савелия. Портреты были пересняты с маленьких фотокарточек, но фотограф оказался настоящим мастером и весьма профессионально сделал увеличение. Всмотревшись в голубые глаза Савелия, Джулии показалось, что они улыбаются ей.

И сразу же почувствовала, что ее унылое настроение куда-то исчезло, появилась бодрость, уверенность в себе…

Утратив сознание под воздействием таинственного луча, вырвавшегося из «фонарика» в руке Широши, Савелий около двух недель пребывал в совершенно непривычном для себя состоянии.

Он находился на грани яви и сна: слышал шум прибоя, пение птиц, голоса людей, но никак не мог заставить себя открыть глаза и взглянуть на мир вокруг. По-видимому, этот загадочный луч притупил все его реакции, и хотя мозг отзывался на внешние раздражители, однако потерял способность отдавать команду телу. Он слушал, когда к нему обращались и будили, для того чтобы накормить. Немедленно после приема пищи Савелий вновь впадал в полудрему, какой-то своего рода некрепкий сон, Это состояние более всего походило на то, когда человек сквозь сон сознает, что звонит телефон, но не в силах заставить себя поднять трубку.

Потом постепенно минуты бодрствования начали прибавляться: он уже спал не целый день, а половину. Так Савелий вошел в ритм рутинного существования на острове.

Поскольку погода стояла великолепная, он настоял на том, чтобы не ночевать в доме. Раджив не сильно возражал и приказал поставить недалеко от берега высокую палатку, где стояли удобная походная кровать и стол, за которым Савелий ел.

Бешеный просыпался рано, выезжал из палатки на своем кресле и сидел либо на самом берегу, либо в тени. Делать ему было абсолютно, нечего. Ни телеприемников, ни радио на острове не было. Как-то Савелий поинтересовался у Раджива почему. И тот ответил, что хозяин, бывая на острове, отдыхает и телевизор никогда не смотрит, да и слуги этим тоже не увлекаются. Зато в доме имелась видеотека с огромным количеством индийских фильмов, которые слуги Широши с неописуемым восторгом, охая и ахая, смотрели каждый вечер. Савелий пару раз пробовал к ним присоединиться, но очень быстро понял, что подобное развлечение не для него.

Еще обитатели острова проводили свободное время, собираясь вместе и подыгрывая себе на каких-то неизвестных Савелию струнных инструментах, пели хором, довольно мелодично, хотя, на вкус, Бешеного слишком заунывно.

Сколько было всего людей на острове, Савелий так и не мог сосчитать, во-первых, потому, что большинство из них было на одно лицо — черноволосые, смуглые молодые люди, а во-вторых, потому, что кто-то из них каждый день то уезжал на быстроходных катерах, которые стояли у пристани, то возвращался обратно. Никто из них по-английски практически не говорил, а когда Савелий обращался к кому-нибудь, кроме Раджива, то тот смущенно улыбался и отвечал: «Моя не понимай!»

Раджив, которому поручил своего пленника Широши, был предупредителен, вежлив, заботлив, но не более. На все вопросы, выходящие за рамки повседневного быта, вроде «Когда вернется хозяин?» или «Куда он уехал?», Раджив отвечал одинаково и с неизменной улыбкой: «Не знаю».

Деятельная натура Савелия жаждала какой-нибудь активности, и первое время он очень страдал от своей неподвижности, не зная, чем заняться. К счастью, в доме оказалась обширная коллекция книг по истории Европы и Востока на английском языке. Савелию, наверное, первый раз в жизни выпал своеобразный отпуск, который он с наслаждением посвятил чтению.

Через некоторое время произошло странное — Савелий перестал чувствовать себя пленником и ощутил себя, наоборот, господином, поскольку любое его желание, любой каприз — подать, принести, приготовить — выполнялись молниеносно и без возражений. Но положение господина оказалось для Бешеного, может быть, еще более чуждым, нежели положение пленника.

Конечно, он мог бы командовать в экстремальных ситуациях, но именно командовать, но никак не повелевать.

Савелий не умел, да и не хотел повелевать и всегда предпочитал все делать сам. Но сейчас он был лишен этой возможности и из-за своей беспомощности ощущал постоянное неудобство, которое считал нужным скрывать, чтобы не обидеть добродушных и расторопных ребят, служивших ему.

Более всего страдал Бешеный от отсутствия общения и сначала пытался восполнить его воспоминаниями. Он много думал о сынишке и жене, тревожился, как они там без него живут-поживают. Его снедала тоска по родным и друзьям, и Бешеный пытался вызвать в памяти их лица и голоса. Он мысленно беседовал со своим братом Андреем Вороновым, старался представить, чем он сейчас занимается, воображал Лану со своим племянником на руках, разговаривал с генералом Богомоловым и Костиком, пытаясь на расстоянии внушить им мысль о том, чтобы они не оставили без присмотра маленького Савушку и его молодую мать.

Савелий напряженно думал, с какой целью его похитил Широши. Убивать он его, очевидно, не собирался. Заставить служить себе? Похоже, сам Широши, неоднократно упоминая о том, что Савелия нельзя ни купить, ни тем более заставить делать то, что он не считает нужным, понимал, что это невозможно.

По логике оставалось одно: Широши держит Савелия на острове для того, чтобы тот не помешал ему осуществить постановку какого-то нового спектакля на территории России. Бешеный опасался, не нанесут ли очередные штучки безумного Широши вреда его любимой Родине, хотя старался особенно много об этом не думать — подобное самоедство никакого смысла не имело. При всем желании Бешеный никак не мог помешать Широши.

С одной стороны, неопределенность срока пребывания на острове его страшно угнетала, но с другой — Савелий ловил себя на мысли, что подобное вялое, бездеятельное и, можно сказать, чисто растительное существование в благословенном тропическом климате захватывало его, неумолимо подчиняя повседневному монотонному ритму. Завтрак, сидение на берегу с книгой, обед, послеобеденный сон, чтение, ужин, опять чтение и вновь сон.

Как ни смешно, именно дефицит общения подтолкнул Савелия к тому, что он, можно сказать, подружился с морскими свинками или, во всяком случае, стал с удовольствием проводить с ними время. Простим эту не свойственную ему слабость — собак и кошек на острове не было, а птицы обитали высоко на деревьях и остерегались людей.

Просторный вольер со свинками располагался недалеко от палатки Савелия, и сначала он, устав, читать, от нечего делать безразлично наблюдал, как эти безобидные зверьки резвились в густой траве, гонялись друг за другом, пищали и свистели. Их незамысловатые игры начали развлекать Савелия. Однажды на своем кресле он въехал прямо в вольер, благо дверь была достаточно широкая. В первый момент обе свинки испугались и убежали в дальний конец вольера. Бешеный уже обратил внимание на то, что они боятся резких движений: Потому он застыл в кресле, а пару ломтиков предусмотрительно захваченных с собой плодов манго и папайи отрезал и положил у своих ног.