Но мысли о работе пришли и улетучились. Ее узкая кровать была теперь сплошь покрыта морем голубых листков бумаги, и она, разворошив их, уселась, поджав ноги, на постель и снова принялась за чтение. Будь то обычный роман, Джозефина, наверное, была бы очарована столь откровенным и красноречивым описанием чувств, но то, что она сама являлась объектом этих чувств, целиком и полностью разрушало удовольствие от чтения.

«Я счастлива. Прошлой ночью мне приснилось, что мы целуемся. Вы приснились мне впервые. Я не позволяла своему воображению разыгрываться. Я старалась даже не думать о вас. Но вчера ночью, как только я уснула, вы явились. Вы направились ко мне, и, как это ни удивительно, я знала, что вы меня поцелуете. Я не сводила с вас глаз, а вы взяли мое лицо в ладони и поцеловали меня. И тут я проснулась и услышала, как в темноте бьют часы. К утру я знала о вас больше, чем из ваших книг и наших разговоров, вместе взятых, и если меня спросят, как все это мне раскрыл один приснившийся поцелуй, я не буду знать, что и ответить».

Стук в дверь мгновенно вырвал Джозефину из мира писем.

— Войдите! Арчи! Господи, что ты тут делаешь? Почему ты не позвонил?

— Не принимай этого близко к сердцу, но я пришел сюда не ради тебя.

— Не ради меня? — Джозефина улыбнулась и принялась собирать рассыпанные на кровати листки. — Что-что, Арчи, а поставить женщину на место ты умеешь.

— Прошу прощения, но я к тебе по делу, и ты мне можешь кое с чем помочь. Или я появился в неудачное время?

— Конечно, нет. Я читала письмо от подруги.

— С которой, похоже, лет сто не виделась.

Она бросила на него резкий взгляд:

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего. Просто у нее, судя по всему, накопилась уйма новостей. — Пенроуз с любопытством посмотрел на Джозефину. — У тебя все в порядке?

— Все в полном порядке. Я не ждала тебя, вот и все. — Пока она искала конверт, Арчи поднял его с полу и подал ей. — Утро выдалось своеобразное; может быть, спустимся вниз и выпьем кофе? Тебе, наверное, не хочется сидеть в таком беспорядке.

— Если ты не возражаешь, то и я тоже. — Он указал на письменный стол, заваленный блокнотными листками с заметками для книги. — Именно этот беспорядок меня и интересует. Мне нужны кое-какие сведения о деле Сэч и Уолтерс.

— Тебе нужны сведения? — удивленно переспросила Джозефина. — Зачем? Что случилось?

Арчи коротко рассказал ей о происшедшем.

— Господи, какой ужас! — вырвалось у нее, когда Пенроуз закончил свой рассказ. — А в каком состоянии сейчас Ронни и Леттис?

— Потрясены, в отчаянии, но стараются не подавать виду, насколько сильно их это затронуло. А сейчас они въезжают в комнаты этажом ниже.

— Сюда?

— Да, сюда. Мастерская, разумеется, опечатана, так что они уговорили Селию Бэннерман позволить им закончить подготовку к гала-представлению прямо здесь, в клубе.

— Поражаюсь, что эта подготовка вообще продолжается.

— В первую минуту они хотели отменить представление, но потом решили, что обязаны сделать это для Марджори. Речь шла также о том, чтобы поддержать состояние духа работниц, но это необходимо и самим сестрам. Работа по крайней мере отвлечет их от мрачных мыслей.

— Наверное. Я хочу пойти и навестить их, но сначала скажи мне, что именно тебе нужно знать. — Она подняла со стола пачку листов. — Я не могу поверить, что такое случилось. Я так сжилась с этими людьми. С тех пор прошло всего лишь тридцать лет, но такое ощущение, что намного больше. Казалось, они уже не представляют никакой опасности; казалось, они такие…

— Мертвые?

— Да, именно это я и имела в виду. Ты действительно считаешь, что мать Марджори — та самая Эдвардс, что жила в доме у Амелии?

— А ты думаешь, это случайное совпадение? Расскажи-ка мне все, что ты о ней знаешь.

— Я сделала все выписки из газетных статей, но, наверное, тебе проще будет прочитать вот это. — Джозефина вынула из рукописи книги последнюю главу. — Все, что она говорит полиции, точно взято из ее показаний на суде. Я, чтобы поскорее представить ее читателям, вставила показания несколько раньше, чем она их дала, но они в общем-то переданы слово в слово. Ты и сам увидишь, какую важную роль эти показания сыграли в приговоре Амелии Сэч.

Арчи взял листы рукописи и погрузился в чтение.

— Но тут подразумевается, что у Джейкоба Сэча и Эдвардс был роман еще до ареста Амелии.

— Да, но я в этом не уверена. Однако чем больше я читаю об этом деле, тем больше прихожу к выводу, что Эдвардс была в нем главной зачинщицей. В лучшем случае она знала, что происходит, но делала вид, что не знает, в худшем же — Эдвардс и сама в этом участвовала, но вышла сухой из воды благодаря тому, что дала прокурору нужные показания.

— Но ты ведь не считаешь, что Амелия Сэч была невиновна, а Нора Эдвардс и Джейкоб Сэч сговорились и подставили ее, чтобы от нее избавиться?

— Так далеко я не зашла, хотя подобная мысль мне в голову приходила. Нет, тут суть еще в другом: многие делали то же, что и Амелия, и наказание за убиение младенцев было лотереей, зависевшей от судьи, который вел судебный процесс, от того, насколько приличные адвокаты оказались у подсудимой, и еще от того, наносил ли ей удар в спину кто-то из ее окружения. Сэч и Уолтерс признали виновными на основании смерти одного младенца, но никто не позаботился проверить, что случилось с остальными младенцами, прошедшими через руки Амелии. С другой стороны, многие их современники избегли плахи только потому, что не убивали младенцев, а просто оставляли на произвол судьбы, но ведь если бы детишек своевременно не нашли, они тоже могли бы умереть. Где же тогда проводить черту?

Вопрос этот был риторическим, но он эхом повторил мнение Селии Бэннерман об отношении к преступности полиции.

— Спасибо, Джозефина. То, что ты рассказала, мне очень поможет. Буду держать тебя в курсе дела. Кстати, еще один вопрос: ты знаешь горничную Люси Питерс?

— Мне тут пару раз попалась некая Люси, но фамилии ее я не знаю. А какое она ко всему этому имеет отношение? Не говори мне только, что она пропавшая без вести племянница Уолтерс. И ведь так всегда: я тут сижу и копаюсь в старых газетах, а ты являешься с целой коллекцией живых полнокровных людей.

Арчи рассмеялся:

— Нет, никакая она не племянница, или по крайней мере я так не думаю. Она дружила с Марджори Бейкер.

Джозефина вдруг погрузилась в задумчивость.

— Ты что-то вспомнила?

— Люси была здесь прошлым вечером. Она сказала, что принесла сюда вазу, а сама читала мою рукопись о Сэч и Уолтерс и плакала. И не успела я ее спросить, в чем дело, как она убежала. Оглядываясь назад, должна признать, что, наверное, вела себя с ней не самым доброжелательным образом: я застала ее за чтением моей работы и рассердилась.