— Даже если это так, я все равно вам благодарна. Ведь тюрьма не музей, и вас наверняка волнует будущее этого заведения, а не бывшие заключенные, которым уже нельзя ничем помочь.

Судя по всему, ее слова доставили Мэри Сайз явное удовольствие, и Джозефина вдруг поняла, что по собственной воле только что попалась в ловушку.

— Занятно, что вы упомянули будущее. Я ведь пригласила вас сюда не без задней мысли. Мне хочется, чтобы известные люди увидели то, что мы здесь пытаемся сделать, а сделать еще нужно многое. В нашем попечительском совете теперь собралась хорошая команда, и в ней немало писателей: разумеется, Вера Бриттен[15]и Элизабет Дэшвуд,[16]которая согласилась написать предисловие к книге нашей Сесилии. Я надеюсь, что смогу и вас убедить к нам присоединиться.

В глазах ее зажегся озорной огонек, и Джозефина сразу поняла: эта женщина может запросто убедить кого угодно сделать все, что угодно. Но писательница, которая никогда не участвовала ни в каких кампаниях, лишь неопределенно улыбнулась. И все же слова Мэри Сайз произвели на нее впечатление: впрячь саму «Провинциальную даму» в работу над тюремными реформами удалось бы немногим. Что и говорить, тюремные дела — это не манекены в витрине «Селфриджа».

Мисс Сайз повела их в административную часть здания и вверх по лестнице на второй этаж.

— Поговорим у меня в гостиной, инспектор, — сказала она. — Если мы останемся в моем кабинете, нас будут прерывать каждые две минуты. Надеюсь, мисс Тэй, что ваша экскурсия по тюрьме покажется вам интересной, и, пожалуйста, не стесняйтесь — задавайте Сесилии любые вопросы, а минут через сорок пять снова увидимся.

Мэри Сайз исчезла вместе с Арчи, а Джозефина подумала: эта женщина сумела самым деликатным образом устроить так, чтобы поговорить с инспектором один на один.

Оставшись с мисс Макколл, Джозефина почувствовала себя неловко: обычно в подготовительной работе над книгой она никогда не заходила так далеко — мешала и лень, и ее стеснительность. А причиной дерзкого похода в тюрьму было главным образом желание доказать Селии Бэннерман, что ее книга пишется не для развлечения толпы. Она понятия не имела, почему ее теперь так волновала достоверность — прежде ей вполне хватало занимательности и успеха у публики, — и все же Джозефина честно призналась себе, что пришла в «Холлоуэй» еще и по личной причине, не имевшей ничего общего с желанием что-то доказать своей бывшей учительнице. Набравшись храбрости, Джозефина самоуверенно улыбнулась своему гиду и, ощущая себя Данте, следующим за Вергилием, шагнула в распахнутую перед ней стеклянную дверь.

Здание «Холлоуэя» представляло собой радиальное строение с центральной частью, от которой, словно спицы колеса, расходилось четыре увенчанных стеклянной крышей крыла. Со второго этажа Джозефина видела камеры на нижнем этаже и две галереи камер наверху, залитые солнечным светом, что стало ее первым и неожиданным впечатлением. Послеполуденное солнце хотя и подернулось дымкой, все же ярко сияло сквозь стекло и подчеркивало белизну свежевыкрашенных стен, что создавало приятный контраст с темными коридорами административной части здания.

— Не ожидали? — Сесилия заметила изумление Джозефины. — Мисс Сайз, когда пришла сюда работать, первым делом велела перекрасить стены. Раньше здесь все было выкрашено в оранжевый и коричневый цвета — безвкусно и тоскливо.

— А сколько времени вы уже здесь работаете? — спросила Джозефина по дороге в главное здание.

— Всего пару лет. Я сперва пришла сюда в тридцать втором как социальный работник — меня интересовало содержание женщин в тюрьме. С чего бы вы хотели начать?

— О, мне все равно. Я готова следовать за вами куда угодно.

— Хорошо, тогда давайте начнем с камер.

Подходя к крылу здания, они миновали стол, уставленный цветами: некоторые из них были экзотическими и явно недешевыми, другие скорее всего срезали в саду, а не заказали в цветочном магазине. К каждому букету прикреплен листок бумаги с именем владельца, и Джозефина при виде этой яркости и пестроты не удержалась от возгласа удивления.

— Я почему-то не ожидала увидеть в «Холлоуэе» цветы.

— Их нельзя держать в камере, поэтому мы поставили цветы здесь. Таким образом, заключенные могут любоваться присланными им цветами четыре раза в день — когда идут на работу и обратно и когда идут на прогулку и возвращаются с нее. Да и тем, кому никто не присылает цветов, тоже приятно на них посмотреть. Мы ставим цветы и в часовню тоже. Но вообще-то приходится соблюдать осторожность. — Она усмехнулась. — В тюльпаны, например, легко спрятать косметику.

Джозефину поразило это сочетание эстетики и практичности, и она подумала: может, и ей стоит усвоить подобный подход?

— В этом крыле сидят те, кто попал в тюрьму первый раз. — Сесилия отперла очередную стеклянную дверь очередного коридора. — Вы увидите: на них не синие комбинезоны, а зеленые в клетку.

Джозефине это различие показалось ничтожным: судя по тем женщинам, которых она уже успела увидеть, индивидуальность из них уже вытравили целиком — темными бесформенными платьями, комбинезонами поденщиц, черными ботинками и толстыми черными вязаными чулками. Одни стояли возле дверей камер, другие несли из водопроводного крана воду или толпились в очереди в уборную, но у всех у них на лицах было одно и то же выражение отстраненности, и говорило оно об одном: не важно, какого цвета твоя форма, жизнь в тюрьме — это жизнь в тюрьме.

— Большинство женщин едят у себя в камере, но внизу есть столовая, и тем, кто получил достаточное число положительных оценок за поведение, разрешено есть в столовой и разговаривать, а также читать газеты. Звучит привлекательно, но на самом деле — это тоскливый уголок на лестничной площадке между двумя рядами камер, и, честно говоря, большинству женщин абсолютно безразлично, что пишет о событиях в мире «Дейли телеграф». Правда, они все же получают хоть какое-то представление о том, что творится на свете, но до мужчин нам еще очень далеко.

— Выходит, мужские тюрьмы отличаются от женских? — спросила Джозефина и с облегчением подумала, что, пожалуй, взгляд Сесилии Макколл на реформы тюрем не столь наивен, как ей поначалу показалось.

— О да! В Уэйкфилдской тюрьме заключенные едят все вместе без надзора и не выглядят так, будто они из богадельни. Наверное, потому, что мужчин в тюрьмах гораздо больше, чем женщин, с ними чаще возникают проблемы, и потому им уделяется более серьезное внимание теми, кто принимает по этим вопросам решения. Было бы куда лучше, если бы во внешнем мире осознали, что деморализовать женщину так же легко, как и мужчину. — Сесилия остановилась у открытой двери в самом конце крыла. — Ладно, слезаю с любимого конька. Пойдемте, покажу вам камеру.