помогать, кого защищать, для кого шарфы вязать. Но когда толпа рабочих в центре Петербурга с неизвестными мыслями в головах идет к Зимнему, когда мужа твоей сестры, поставленного руководить Москвой, взрывают бомбой посреди белого дня и его тело разлетается на ошметки чуть ли не у жены на глазах… Тогда приходится принимать какую-то сторону и действовать.

Алиса знала, что такое смертельная опасность для коронованной особы – историки насчитывают около семи покушений на жизнь ее бабушки королевы Виктории. Но она впервые столкнулась с силой революционеров и ужаснулась. Известно, что именно в это время она пристрастилась к курению и вплоть до заключения в Тобольске не могла избавиться от этой привычки – зимние дни 1905 года убили много нервных клеток императрицы.

Но чтобы понимать реакцию Алисы на демонстрацию 9 января и последующие события, надо знать ее отношение вообще к Петербургу и людям, населявшим его. После тревожных дней января она пишет сестре Виктории: «Петербург – прогнивший город, не имеющий в себе ничего русского. Русские люди глубоко и по-настоящему преданы своему монарху, а революционеры используют его имя, чтобы провоцировать их против помещиков…»

Поэтому довольно скоро она заняла жесткую позицию по отношению к бунтарям и революционерам, что видно из того же ее письма Виктории, написанного 17 января 1905 года:

”Дела очень плохи, и отвратительно непатриотично в то время, когда мы втянуты в войну, рваться вперед с революционными идеями. Бедные рабочие, которых ввели в заблуждение, должны страдать, а организаторы, как обычно, прячутся за их спины. Не верь всем ужасам, которые рассказывают иностранные газеты. От них волосы встают дыбом; это все грязное преувеличение. Да, войска, увы, должны были стрелять. Толпе неоднократно приказывали отступить, говорили, что Ники нет в городе (мы в эту зиму живем здесь) и что они вынуждены будут стрелять, но они не обращали внимания, и поэтому пролилась кровь. Всего 92 человека убито и 200–300 ранено. Это страшно, но если бы этого не сделали, толпа выросла бы до колоссальных размеров, и 1000 человек было бы раздавлено.

ПБ: О Боже! Это она Ходынку вспомнила! В ее голове смешались два совершенно разных события, ни одно из которых она своими глазами не видела, но ее воображение рисовало один и тот же кошмар. Для девочки, воспитанной в маленьком Дармштадте, любая толпа больше ста человек представлялась чем-то страшным!

КБ: Да, но что меня в этом письме настораживает больше всего – это ее уверенность, что где-то (но, конечно же, не в Петербурге!) живут совсем другие русские – истинные, настоящие. Это ведь такая опасная иллюзия! Эти истинные русские шли в Саров в 1903 году поглазеть на императора, потому что им было любопытно. Любопытство не равно преданности. В сознание царицы вошел какой-то вымышленный ею самой русский мир.

Не могу принять существующее мнение, что она стала больше русской, чем сами русские. Потому что когда эти петроградские русские вышли на улицу бастовать, Алисе, конечно, было проще отречься от них, чем их понять.

Баронесса Софья Буксгевден утверждает, что произошедшие в 1905 году события не вызвали страха у императорской четы и царица не была напугана. Но их действия говорят об обратном. Императорская семья так и не вернулась в Зимний дворец и впоследствии все зимы оставалась в Царском Селе, где жила очень замкнуто, без больших официальных приемов. Усилилась охрана Александровского дворца. Абсолютная монархия стала конституционной… Русский мир сильно изменился. Но кроме того, подрастал цесаревич, и его болезнь, по мере возрастания его активности, становилась все более опасной для его здоровья.

Алиса оказалась на двух фронтах одновременно – больная Россия и больной мальчик одинаково громко стонали и звали на помощь… Так они оба с мужем это понимали…

Снежный ком

ПБ: Не знаю! Правда, не знаю, как это понимал Николай. Когда читаешь его дневник 1905 года, письма к матери, возникает ощущение, что его голова просто не успевала следить за сообщениями, которые сыпались одно за другим с самой неожиданной стороны. Не то что их осмыслять, а просто за ними следить. Нам сейчас легко осуждать последнего царя за его нерешительность. Но в каждой конкретной ситуации он должен был решать такие проблемы, которые не стояли ни перед отцом, ни перед дедом, хотя, между прочим, зародились еще в период их царствований, но в то время не были решены. Это был какой-то снежный ком, катившийся с огромной горы и нараставший с каждым месяцем, с каждым днем…

Выстрел во время Крещения, 9-е января, убийство Сергея Александровича, забастовки, восстание на «Потемкине», гибель эскадры в Цусимском сражении… И при этом – нескончаемая череда террористических актов, о которых царю регулярно докладывали. Статистика террора только с февраля 1905-го по май 1906 года поражает! Генерал-губернаторов – 8, вице-губернаторов – 5, военных генералов – 4, полицейских начальников – 21, жандармских – 8, приставов – 79, околоточных надзирателей – 25, городовых – 346, 12 убитых священников, 51 помещик, 54 фабриканта и старших по цехам, 29 банкиров и коммерсантов и т. д.

Это, по сути, тоже была война, но такая война, в которой непонятно было, с кем воевать, заключать перемирие и даже – кому сдаваться. В сущности, Манифест 17 октября 1905 года и был попыткой мирного договора с определенными уступками враждебной стороне, как было с японцами в Портсмуте. Не случайно и в том, и в другом случае одним из главных фигурантов «договора» выступал министр иностранных дел С. Ю. Витте. Заключив удачный мир с Японией, он и здесь убедил императора ценой определенных уступок (неясно только – кому?) спасти монархию от окончательной катастрофы. Но результатом этого Манифеста стал не гражданский мир, а русская революция. Витте был отставлен от службы – а что толку?

Сердце матери

ПБ: Но вы совершенно правы, говоря об Александре Федоровне, что ей пришлось «воевать на два фронта».

Поведение Николая как царя и политика мы можем обсуждать. У него был выбор. А как обсуждать поведение Александры Федоровны?! Для этого надо самому оказаться в ее положении или хотя бы рядом с ней, как Николай. Крушение империи происходило в ее представлении одновременно с болезнью того, кто эту империю должен был наследовать после смерти отца. И она не могла не думать о том, какое наследство достанется сыну, рождения которого они с такой надеждой ждали десять лет. И вот – дождались!

О том положении, в котором была царица, лучше всех, на мой взгляд, написал Роберт Масси.

”Нагрузка оказалась невыносимой для бедной матери. Она не знала ни минуты покоя. Лишь когда ребенок спал, можно было вздохнуть свободно. После длительного напряжения