Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спасибо, что написали нам. Хотя визит мистера Хэддона был для нас неожиданным, мы всегда готовы поддержать творческий импульс, даже если побуждаемые им действия кто-то (несомненно, ханжи) может счесть «неприличными». Что же касается картины, у нас с ней возникли некоторые трудности. Энергетика сбилась. Возможно, вошла в резонанс с металлической скульптурой, которую нам недавно привезли из Канады. Пожалуйста, узнайте у мистера Хэддона, как там Нгендо. Мы надеемся, что на новой странице ее жизни дела у нее идут хорошо!
Дела у Нгендо шли лучше не придумаешь – прикрытая старым полотенцем в дальнем углу подвала, она вела гору разрозненных пластиковых контейнеров, порванные теннисные ракетки и пакеты со старым тряпьем в астральные высоты.
Жюльен перебросил мне открытку.
– Короче, судиться с нами не будут, уже неплохо. А вот это тебе от мамы.
– Кстати, о письмах, – начал я, забирая у него конверт, – я помню, что просил тебя его выбросить, но, может, ты меня не послушал и…
– Ну что я, тебя не знаю? – перебил Жюльен, вылезая из кресла. – Да как облупленного.
Он, напевая, прошел в подсобку и вернулся с большим картонным конвертом с надписью «Разное».
– Последнее письмо Лизы Бишоп, – объявил он и гордо положил передо мной желтый прямоугольник.
– Я его сам уничтожу. Отправлю в бензин.
Жюльен покивал, но было видно, что он мне не верит.
– Я на самом деле порвал с ней, навсегда.
– Хорошо. – Жюльен скрестил руки на груди. – Вперед. Окуни его в нефть и обваляй в перьях.
– Спасибо тебе, – проговорил я, убирая письмо. – За Азара. Если бы не твоя рекомендация…
Он зацокал языком. Так принято у французов, когда разговор становится чересчур слащавым.
– Просто напиши для меня что-нибудь маслом, пока ты еще не слишком знаменит для таких глупостей.
– Ладно, – пообещал я с улыбкой. – Мои люди с тобой свяжутся.
Мы обнялись, и я ушел, приободренный. Счастье, что мы с ним остаемся друзьями. Все-таки Жюльен занимал в моей жизни важное место.
Было одиннадцать часов, серость ушла с парижского неба, и погода стала почти приятной. Я решил, что нет смысла делать из чтения последнего письма Лизы событие. Для этого занятия вполне подойдет любая обгаженная голубями скамейка.
Хотя я не мог не представить себе, как Лиза сидит за письменным столом и выводит все эти виньетки, ее почерк на конверте больше не повергал меня в пароксизм трепетных мечтаний. Прежде это был целый ритуал – прежде чем открыть конверт, я пробегал по нему пальцами, будто ища тайные слова, начертанные шрифтом Брайля, нюхал и наконец осторожно вскрывал колпачком авторучки. Но это – последнее – письмо не трогало мое сердце. Оно вызывало иной отклик – заставляло тело сжаться, а виски заныть. Впервые не было никакого радостного волнения, я чувствовал лишь неправильность происходящего.
Начало письма я помнил, Жюльен читал мне его по телефону.
Дорогой Ричард!
Вчера я шла мимо художественной галереи и увидела одну фотографию. Она навела меня на мысль, что ты мог бы сделать. Или напомнила о тебе. Пожалуй, это одно и то же. Я знаю, ты не особенно интересуешься фотографией, но этот снимок был необыкновенный: старая парусная лодка посреди кукурузного поля, а на ней пугало. Фотография, черно-белая, выглядит вовсе не постановочной – как будто мир сам вырос вокруг лодки. Очень красиво. Жаль, что тебя не было со мной, интересно было бы узнать твое мнение.
Ясно, значит, пугала нынче в моде. Они то и дело выпрыгивают на неподготовленного зрителя из инсталляций и короткометражек. Пожалуй, я рад, что разговор о необыкновенной фотографии не состоялся. Мне совершенно нечего сказать о пугале на лодке.
В общем, признаюсь: мне тебя не хватает. Мы с Дэйвом назначили дату свадьбы, двадцать первое июля. И все сразу стало таким определенным! Я почувствовала, что скучаю. Ты должен понимать это лучше меня, я ведь никогда не была в браке. Я чувствую, что мы прощаемся навсегда. То есть, конечно, мы уже попрощались, и давно… только что мне делать с недостающей частью? Что мне делать с той частью себя, которая скучает по тебе и видит сны о другой жизни?
Сейчас я на пороге нового приключения, и я благодарна тебе за то, что у нас было. Эти воспоминания меня согревают. Они – нечто недозволенное. Нечто аморальное. Но я надеюсь, что тебе удалось наладить отношения с женой. Хотела бы я знать – и я не могу об этом не думать, – увидимся ли мы еще? Я хочу этого. Уже очень хочу. Из меня выйдет плохая жена.
На этом месте письмо заканчивалось словами «с любовью». Однако у меня ничего нигде не екнуло. Ничего не вспыхнуло. Я испытал лишь разочарование от ее предсказуемости. Вечно она играет. Вечно манипулирует. На ней всегда маска.
Нет. Я чувствовал это самым нутром. Я больше никогда не увижу Лизу Бишоп, никогда. Даже случайно.
Я не удивлюсь, если она отменит свадьбу – если моя непоколебимость заставит ее попытаться снова меня завоевать. Но я знал, я точно знал – если Анна прогонит меня окончательно, к Лизе я не вернусь никогда.
Я сунул письмо в сумку к остальному реквизиту для инсталляции, затем достал обычный белый конверт от моей странной мамули. Выудил из него журнальную вырезку с рецептом лимонного пирога и с удивлением отметил, что у меня защипало в горле. К вырезке была приклеена фиолетовая записка:
Милый!
Папа рассказал мне про вас с Анной-Лорой. Извини, что лезу с советами. Знаю, ты сочтешь это глупостью. И все же в сочетании горького, терпкого и сладкого что-то есть. Большинство предпочитает класть в начинку яблоки, но лимоны гораздо интересней. Меренгу делать совсем не так сложно. Может, попробуешь для нее испечь? В общем, удачи.
Люблю тебя.
Мы любим людей. Они приносят нам разочарования. А иногда нет. Иногда они просто любят в ответ, несмотря ни на что, и только ждут, когда мы очнемся и все поймем. И скажем: «Я люблю тебя. Я всю жизнь тебя люблю».
Март. Месяц, через который надо продраться. Марш сквозь март. Левой, правой, левой, правой…
К началу марта я собрал все материалы для инсталляции и столкнулся с острейшей нехваткой рабочего пространства. На стадии полета творческой мысли я как-то не задумался, что соорудить две платформы по десять квадратных метров в четырнадцатиметровой квартире невозможно даже чисто математически. Не говоря уже о том, чтобы вручную расписать полотно ткани два на три метра.
Анна с Камиллой уехали на очередные государственные праздники, и дом на улице Томб-Иссуар стоял пустой, но Анна не предложила мне воспользоваться студией, а я не стал просить. Скрепя сердце я обрисовал свою ситуацию Азару. Он воспринял это спокойно, если не сказать позитивно, – несчастья в личной жизни добавляли пафоса моему бренду. В его галерее еще оставалось неотремонтированное помещение, он предложил мне конструировать инсталляцию там. Впрочем, эта публичная стирка грязного белья даже пошла мне на пользу: обретя повод каждый день вылезать из своей одинокой норы, я немного приободрился.
