голодать. Некоторое время от реки еще доносился треск выстрелов, но потом стих и он. Обе стороны подытоживали результат первого сражения.

Первого, но, как знали и те и другие, не последнего.

Глава восьмая

В новую атаку французы не пошли. Они остались на восточном берегу реки, а позади них, у далекой полосы дубов, тянувшейся вдоль прямой белой дороги, медленно развертывалась основная часть их армии. К сумеркам уже все войско Массена стало лагерем, и едва солнце опустилось за горный хребет на британской стороне, дым костров смешался, превратив серый полумрак в кромешную тьму. Бой в деревне прекратился, но орудия вяло перестреливались до самой темноты. В этом отношении преимущество было у британцев. Их пушки стояли за кромкой плато, так что французы могли целиться только в линию горизонта; ядра пролетали слишком высоко, не причиняя вреда, над скрытой краем склона британской пехотой. Ядра же, пущенные слишком низко, просто ударяли в склон, слишком крутой, чтобы они, срикошетив, попадали в цель. Британские же канониры прекрасно видели батареи противника, и их шрапнель заставляла французскую прислугу либо прекращать огонь, либо отводить орудия назад, под прикрытие деревьев.

Последняя пушка пальнула на закате. Эхо грохнуло, раскатилось, слабея, по темной равнине, смолкло, и только облачко дыма плыло в воздухе, подхваченное ветерком. Тут и там среди развалин вспыхивали небольшие пожары, на обрушенных стенах и расколотых балках зловеще мерцало пламя. Улицы были завалены трупами; стоны раненых, взывающих о помощи, звучали всю ночь. Позади церкви, куда перенесли наиболее удачливых из пострадавших, жены искали мужей, братья – братьев, друзья – друзей. Похоронные команды выискивали на скалистых склонах подходящие для могил клочки мягкой почвы, а офицеры торговались на аукционах за вещи погибших товарищей, невольно задаваясь вопросом, не уйдет ли завтра на распродажу по бросовым ценам их собственное имущество. На плато солдаты тушили свежую говядину во фландрских котлах и распевали трогательные песни о зеленых рощах и девушках.

Армии спали с заряженным оружием. Остывали пушки, часовые всматривались в темноту. На обломках домов в Фуэнтес-де-Оньоро выбравшиеся из нор крысы грызли мертвецов. Лишь немногие из выживших спали в ту ночь спокойно. Обнаружилось, что британская гвардейская пехота заражена методизмом и несколько солдат собрались на полуночную молитву, продолжавшуюся до тех пор, пока какой-то офицер Колдстримского полка не потребовал, чтобы Богу и ему дали отдохнуть. Нашлись и такие, что обходили в темноте мертвых и раненых с намерением облегчить им карманы. То тут, то там какой-нибудь бедолага пытался протестовать, и тогда в небесном свете сверкал быстрый как молния штык, кровь орошала землю и чужие руки ощупывали новенького мертвеца.

До майора Тарранта наконец-то дошла весть об открытии расследования в отношении Шарпа. Не услышать об этом он не мог уже потому, что офицеры, один за другим приходившие на склад боеприпасов, выражали Шарпу сочувствие и высказывались в том смысле, что во главе армии, преследующей человека за уничтожение врага, должно быть, стоят идиоты.

Таррант тоже не понял решения Веллингтона.

– Разве эти двое не заслужили смерти? Да, согласен, установленная процедура соблюдена не была – пусть так, – но неужели кто-то сомневается в их виновности?

Капитан Донахью, ужинавший вместе с Таррантом и Шарпом, согласно кивнул.

– Тут дело не в смерти двух человек, сэр, – сказал Шарп, – а в чертовой политике. Я, сэр, дал испанцам повод не доверять нам.

– Но ведь никто из испанцев не погиб! – возмутился Таррант.

– Да, сэр, но погибло слишком много прекрасных португальских парней, и вот теперь генерал Вальверде заявляет, что нам нельзя доверять жизнь солдат других стран.

– Хорошего мало! – сердито пробурчал Таррант. – И что теперь с вами будет?

Шарп пожал плечами:

– Следственная комиссия сочтет меня виновным, а это означает трибунал. В худшем случае, сэр, меня лишат звания.

Капитан Донахью нахмурился:

– Мне поговорить с генералом Вальверде?

Шарп покачал головой:

– Чтобы пострадала еще и ваша карьера? Спасибо, не надо. На самом деле речь идет о том, – пояснил он, – кто должен стать испанским генералиссимусом. Мы считаем, что им должен стать Носач, но Вальверде с этим не согласен.

– Очевидно, хочет занять этот пост сам! – Таррант презрительно фыркнул. – Хорошего мало, Шарп, хорошего мало.

Шотландец скептически посмотрел на тарелку с печенью и почками, приготовленными на ужин Гогом и Магогом. Офицеры традиционно получали свежую требуху убитых животных – сам Таррант от этой привилегии с радостью бы отказался. Бросив особенно тошнотворный кусок почки одной из множества приписавшихся к армии собак, майор покачал головой.

– Есть ли хоть малейший шанс избежать этого нелепого расследования? – спросил он Шарпа.

Тот вспомнил саркастическое замечание Хогана – мол, спасти его может единственно победа французов, которая сотрет всю память о случившемся в Сан-Исидро. Такого рода решение проблемы представлялось сомнительным, но была и другая надежда – надежда очень слабая, однако Шарп думал о ней целый день.

– Давайте уж выкладывайте, – сказал Таррант, чувствуя, что стрелок не решается высказаться.

Шарп поморщился:

– Как известно, Носач прощает солдат за хорошее поведение. В Восемьдесят третьем одного парня поймали с поличным на краже денег из ящика с пожертвованиями для бедных в Гуарде и приговорили к повешению, но его рота так отважно дралась при Талавере, что Носач помиловал бедолагу.

Донахью указал ножом в направлении деревни, укрывшейся за восточной линией горизонта.

– Так вы поэтому дрались весь день? – спросил он.

Шарп покачал головой.

– Так уж вышло, – ответил он. – Мы оказались там случайно.

– Но вы взяли «орла», Шарп! – возразил Таррант. – Что еще вам нужно доказывать?

– Много чего, сэр. – Шарп поморщился, ощутив укол боли в воспаленном плече. – Я не богат, сэр, и не могу купить капитанство, не говоря уже о чине майора, так что выживать приходится за счет боевых заслуг. Солдат хорош настолько, насколько хороша его последняя битва, сэр, а моя последняя – в Сан-Исидро. Вот ее мне и нужно выиграть.

Донахью нахмурился.

– Это и мой единственный бой, – пробормотал он тихо, обращаясь к себе.

Тарранту пессимизм Шарпа не пришелся по душе.

– Хотите сказать, Шарп, что ради спасения должны совершить дурацкий подвиг?

– Да, сэр. Именно так, сэр. Если у вас завтра найдется какое-нибудь малоприятное поручение, дайте его мне.

– Боже правый! – ужаснулся Таррант. – Боже правый! Послать вас на смерть?

Шарп улыбнулся:

– Чем вы занимались семнадцать лет назад, сэр?

Таррант ненадолго задумался.

– В девяносто четвертом? Дайте-ка прикинуть… – Несколько секунд майор подсчитывал в уме, загибая пальцы. –  Ходил в школу. Читал Горация в унылой классной комнате у стен замка Стерлинга и получал затрещину каждый раз, когда ошибался.

– А