Здесь же, на Фрунзенской, находился магазин “Молоко”, куда мама часто отправляла меня с литровой банкой за сметаной. Как-то раз я пришел в магазин, мне налили чего-то, что по консистенции больше напоминало кефир, чем сметану, а поскольку крышечек не было, банку сверху закрыли бумажкой. Резинки тоже не нашлось. И я аккуратно нес сметану домой. Когда мама открыла баночку и перевернула бумажку, то увидела на ней надпись: “Клава, сметану больше не разбавляй! Я уже два раза разбавляла!”

Кстати, моему отцу, который был человеком привилегированным – академиком Академии художеств, – на все государственные праздники полагался праздничный паек – продовольственный набор, за которым мне часто доверяли съездить. Паек выдавали в картонной коробке, и в него входил пакет с гречневой крупой, бутылка подсолнечного масла, консервы из сайры и шпрот, консервированная ветчина, коробка конфет и, кажется, бутылка советского шампанского. Думаете, бесплатно? Дудки! За него надо было заплатить 12 рублей.

На Фрунзенской набережной располагались два культовых кинотеатра – “Фитиль” и “Старт”. И в том и в другом демонстрировали иностранные фильмы. Невзирая на возрастной ценз-ограничение “Детям до 16 лет вход воспрещен”, я умудрялся проникать на любые сеансы. Помогала мне в этом моя одноклассница Лена Шевченко, обладательница рано сформировавшихся женственных форм и низкого грудного голоса. Будучи дочерью советского генерала, командующего погранвойсками, одевалась она всегда с иголочки, была высокой, статной, то есть выглядела старше своих лет. Чтобы ей как-то соответствовать, я надевал вывернутый наизнанку афганский полушубок и обувь с максимально высоким мужским каблуком. Вдвоем нас беспрепятственно пускали в кинотеатр даже на фильмы “после шестнадцати”.

Именно в “Фитиле” я впервые увидел картины с Луи де Фюнесом, Пьером Ришаром, Анни Жирардо… И уже тогда заметил мелькавшие в титрах, особенно американских кинолент, русские фамилии. “Как эти люди попали в Голливуд?” – мучительно размышлял я. Меня эта тема страшно занимала. Спустя многие годы я даже напишу об этом книгу, которую так и назову – “Русский Голливуд”. Я делаю все, чтобы пробудить в своей стране гордость за нашу эмиграцию, подарившую столько прекрасного миру!

В кинотеатре “Старт” на Хамовническом Валу демонстрировались менее кассовые, но не менее любопытные картины, и среди них “Призрак замка Моррисвиль” – наивная чешская пародия на мистические западные детективы. Кажется, что ничего смешнее этой комедии я в жизни не видел. Совсем недавно я пересмотрел этот фильм, отыскав его в интернете, и, как в детстве, до слез хохотал над злоключениями героев.

Еще одну картину – “Ущелье ведьм” – мы с сестрой смотрели в “Старте” несколько раз. Это был комедийный детектив польского производства, где в центре сюжета – история любви лыжника и эстрадной певички из ночного клуба. Я на всю жизнь запомнил момент, когда одна из актрис появляется в кадре в черной кружевной комбинации. Нам тогда это казалось диким развратом! До сих пор помню ее реплику: “Ну что, Анджей, веселись теперь без меня!”

В начале 1970-х годов в Парке Горького, раскинувшемся на противоположной стороне Москва-реки, впервые установили американские аттракционы, в том числе знаменитые американские горки, которые, впрочем, за рубежом почему-то называют русскими. Конечно же, мы с классом тут же ринулись в Парк Горького, чтобы одними из первых опробовать это новшество. Громче всех на резкие спуски и подъемы реагировали мои соученицы Леля Галинская и Света Миклина.

Позднее подобные аттракционы открыли в Сокольниках, куда я отправился вместе со своей подругой Ниной Беляевой, учившейся в параллельном классе и жившей неподалеку. Вдвоем мы частенько прогуливали уроки алгебры, физики и химии. На всю жизнь мне врезался в память аттракцион “Волшебная комната”. Детей и взрослых провожали в небольшую комнатку и сажали на диванчик. В какой-то момент предметы в этой комнатке – торшер, стол, стул, картины – начинали вращаться вместе со стенами, а недвижимым оставался только диванчик. Создавалось впечатление, что вы висите вниз головой. Мы с Ниной так сильно переживали эту круговерть, что по окончании сеанса решили вознаградить себя тортом “Прага”. И вот сидим мы с Ниной на задворках парка Сокольники и одной на двоих алюминиевой ложкой с жадностью поедаем торт “Прага”.

В Парке Горького сохранилось немало красивых зданий усадебной архитектуры, ведь раньше это был парк усадьбы Нескучное. Здесь сохранились две ротонды Голицынской больницы, построенные в начале XIX столетия. Также у пруда находилась старинная купальня в стиле ампир, неоднократно потом горевшая. Эта купальня стала местом съемок одного из эпизодов фильма Сергея Юткевича “Сюжет для небольшого рассказа”, в котором Марина Влади сыграла Лику Мизинову. До сегодняшнего дня в парке сохранился небольшой летний домик графа Алексея Орлова, который в советское время был превращен в общественную библиотеку.

Между Фрунзенской набережной и Нескучным садом в летнее время курсировали речные трамвайчики. За очень умеренную плату, кажется, в 3 копейки, можно было с легкостью от причала добраться до парка. Кстати, сам Парк Горького в начале 1980-х годов стал настоящей притчей во языцех благодаря американскому шпионско-детективному роману Мартина Круза Смита “Горький Парк” и его экранизации в 1983 году. В центре сюжета был сотрудник московской милиции Аркадий Ренько, расследующий убийство троих человек, тела которых найдены в Парке Горького.

Большим удовольствием в детские годы была для нас возможность прокатиться на общественном транспорте. В районе Фрунзенской набережной ходили автобусы № 8 и № 108, а также 17-й троллейбус. По Комсомольскому проспекту ездили троллейбусы № 31 и № 28. Внутри был установлен кассовый аппарат, похожий на лототрон, куда следовало бросать мелочь за проезд и откручивать себе билетик. Когда в час пик в салоне автобуса, троллейбуса или трамвая собиралось много народа, нужно было “передавать за проезд”. Иногда передавали уникальные монеты, выпущенные в 1920-е и в 1930-е годы. Я всегда их забирал себе и менял на современные. Ну где бы я еще нашел 3 копейки образца 1932 года? Билет в метро стоил пятачок. Но моя подруга, юная художница Маша Лаврова-Ященко, научилась мастерски подделывать единые проездные. Они в то время печатались на одинаковой бумаге, но отличались по цвету. Так вот, Маша гуашью тон в тон перекрашивала один и тот же проездной – то в лиловый, то в голубой, то в зеленый цвет… И представьте, контролер ни разу не остановил нас перед турникетом!

На 2-й Фрунзенской жил большой мамин приятель – макетчик Центрального детского театра Вадим Борисович Болтунов, который сыграл в моей жизни важную роль. Он приехал в Москву из Тбилиси в 1940-х годах вместе со своим товарищем Львом Кулиджановым, ставшим впоследствии знаменитым режиссером. Дядя Вадя, как я его называл, был высок, строен, сед. Он носил старинные перстни с сердоликом, собирал живописные этюды, старинный фарфор, венецианские пресс-папье, выполненные в технике миллефиори… Словом, настоящий эстет!

Дядя Вадя был уникальным мастером своего дела. Скрупулезно и тщательно он изготавливал мельчайшие детали для макетов, воплощал на сцене художественные решения любой сложности. На его рабочем столе всегда стоял великолепный макет последнего акта спектакля “Конек-горбунок” с царскими двухэтажными хоромами и тремя котлами, в которые прыгал Иван. Чтобы не оставлять меня дома одного, мама, убегая в театр на репетицию, по дороге к метро забрасывала меня к Вадиму Борисовичу. Дядя Вадя играл роль няньки, пока я не пошел в первый класс. Когда он вырезал из картона фигурки действующих лиц для макета к очередному спектаклю, я тихо сидел на диванчике у окна и наблюдал за ним. Мы не вели никаких бесед, поскольку я был слишком мал, но методичность его движений, интерес к театру, обстановка квартиры… – все это очень повлияло на меня. Следуя примеру дяди Вади, я тоже начал собирать спичечные коробки: у него была замечательная коллекция, в которой было много дореволюционных экземпляров.