– Я же сказал – никаких баб!

– Энцефалит, в смысле – энцефалит.

В пять Зайцев уже был под окнами. Начал издалека:

– Я вот, знаешь, чего думаю? Может, всё это зря?

– Чего зря? – я спросонья страсть как не люблю такие ребусы.

Он помолчал, воткнул передачу и философски изрёк.

– Да всё и зря.

Так мы и поехали.

Сенцов уже ждал с банкой джина в руке.

– Уже? – спрашиваю.

– Так, и две во лбу, – он заржал. – Вы б ещё дольше ехали!

– Тебе только повод дай.

– Опыт семейной жизни. У меня даже в туалете заначка есть. Но это уже на совсем крайний случай.

Дальше я закемарил под разговоры о футболе.

Дача оказалась вполне приличной: печка, парнички, баня, удобства на улице. Когда я проснулся, Сенцов уже уснул. Для него грибы закончились. Я же твёрдо решил хоть чего-нибудь найти. Взял компас и честно ходил по лесу три часа. Насобирал почти корзину, тут зазвонил телефон. Звонил Заяц:

– Ты где?

– Ёб твою мать, в лесу, где же ещё!

– Я, типа, тоже. Только вот не знаю куда идти.

– А ты сориентируйся, – съязвил я.

– Вот тебе и звоню. Не знаешь в какой стороне эта блядская дача?

– Если еблищем к солнцу встанешь, то от меня направо, почти на девяносто градусов.

– «Еблище» сейчас на даче массу давит.

– Там и встретимся! Звони, если чего.

Через сорок минут опять звонок.

– Чё-то я не дойду никак.

– А ты далеко упиздовал?

– Порядочно…

– Ручей перешёл?

– Ручья не было, канава была, я в неё наебнулся – весь в говне каком-то по пояс, и грибы проебал.

Я припомнил, что канава была, а ручей стало быть начинался где-то между нашими маршрутами.

– Короче, – говорю, – дальше иди, там садоводство большое – не промажешь. Не выйдешь к домам, так на дорогу наткнёшься.

– Иду-иду, как водяной за пивом.

Я уже выходил к домам, когда он в третий раз позвонил.

– Вышел на дорогу, в какую сторону идти?

– Если ручей не переходил, тогда направо.

– А если переходил?

– Тогда – мудак!

– Печку растопите, обсохнуть мне надо.

Было очень забавно видеть его появление: действительно, водяной – весь в тине, в листьях каких то. Лягушки в его корзинке были бы уместнее. Мы, тем временем, растопили печку, пропустили по стопарю, подготовили закуску. Первым делом «водяной» налил стопку и тут же, держа в руке корзинку, выпил.

– Я в рот ебал эти грибы.

Мы, молча, смаковали момент – всё-таки пять лет ориентирования.

– Вы что, сволочи, молчите?

Он отошёл к печке, поставил корзинку на лавку и присев на неё же, стал стягивать сапоги, при этом напрягался так, что на лбу выступили капли пота.

– Ну и молчите, дураки вонючие!

– Да мы вот думаем… Кому назад рулить? Ты же сейчас с горя нажрёшься!

Далее само собой родилось решение, что ехать назад надо завтра с утра «как проспимся», то есть к вечеру. Я прилёг на топчан, прикрыл глаза, до меня доносились голоса, звон посуды. Незаметно я уснул. Когда проснулся, была уже ночь. В доме все спали. Я осторожно, почти бесшумно, вышел на крыльцо. Звёзды усыпали небо, было тихо и обалденно хорошо. Закурив сигарету, я прислушался к тишине. Вдалеке простучала электричка, последнее эхо растворилось в лесу, и опять всё смолкло. Сигарета медленно тлела меж пальцев. Я подумал, что никогда никто не сможет передать этот момент с помощью букв и слов. На крыльцо вышел Серёга:

– Блин, встал поссать, – как бы оправдываясь, сказал он.

«Ну всё, – думаю, – конец романтике. Вот она – правда жизни!»

Он, переваливаясь, скрылся в темноте. Были слышны чертыхания, когда он сбивался с тропинки. Наконец, скрипнула невидимая для меня дверца – дошёл. Я затушил хабарик в консервной банке, приспособленной под пепельницу. Серега вернулся, повеселевший, встал рядом, достал сигарету, прикурил от бензиновой зажигалки, которую всегда носил с собой, сильно затянулся.

– Жаль, что всё выжрали, – выдохнул он с дымом, обращаясь больше к звёздам, чем ко мне.

– У меня ещё фляжка есть, – так же глядя куда-то наверх, ответил я. – Как раз для таких моментов.

– Неси, обстановка больно поэтическая.

– Тогда сочини пока какую-нибудь закусь.

– Рука – к перу, перо – к бумаге!

Он аккуратно положил сигарету в банку-пепельницу, в доме он не курил, и первым бросился к дверям.

– Следопыта будем будить?

– Пусть спит – ему завтра за руль.

Я поспотыкался о сапоги, рюкзаки, корзинки и не говорящую кошку, пока глаза не настроились на новое освещение. Наконец, нашел фляжку. Почти пол-литра. Вынес на крыльцо. Там уже колдовал хозяин, на широких перилах эргономично разместилась тарелка с торопливо нарезанным хлебом, открытая банка шпрот и какой-то, ядовитого цвета, лимонад. Как говаривал один мой знакомый: «Начал запивать – бросай пить». Я всегда запиваю. Говорят, это вредно для желудка, тем более, если запиваешь чем-нибудь газированным. Увлеклись медициной – одно расстройство от неё.

Я налил «по пятьдесят». Мы, молча, выпили. Я, естественно, запил лимонадом. В голове мелькнула робкая мысль, что, может быть, я всё-таки не алкоголик. Серёга закурил новую сигарету:

– Вот скажи, как по-твоему, есть жизнь на других планетах?

– Если сейчас нет, то к концу фляжки появится.

– Нет, я серьёзно. Ведь если там всё так бесконечно расширяется, в пространстве и времени, то где же тогда Бог живёт?

– Есть, наверное, какая-то у него секретная точка дислокации, а светиться среди грешников ему, я думаю, понта нету. Опять же и свои не поймут.

– Ангелы что ли?

– Ну, типа того…

– А инопланетяне грешники?

– Погоди, мы ещё не доказали их существования, – говорю, показывая на фляжку.

– Ну тебя! Вечно всё обхаешь, – Серега обиженно замолчал. Стало слышно, как не говорящая кошка что-то остервенело чесала.

– Вряд ли Бог на Земле, – ответил я, наконец. – Его один раз здесь уже распяли, и теперь он где-то там, в своих измерениях, ждёт, пока мы все нагрешим, чтобы вкатить нам на всю катушку.

– А инопланетяне?

– А хуй их знает. Скорее всего, есть, слишком уж обидно было бы, если бы мы одни так мудохались.

– Я вот тоже думаю, что есть они где-то там, смотрят на нас в свои иллюминаторы.