Сначала Том недоумевал, потом вспомнил, что они поменялись именами.

– Да, любил. И никогда не переставал о ней думать. Не знаю, как тебе это объяснить, но в жизни бывают моменты, когда тебе словно застилает глаза, и ты способен пройти мимо самого прекрасного шанса, который тебе дает судьба. Хуже всего, что ты этого не сознаешь, во всяком случае в тот момент. Думаю, я многое в своей жизни испортил, а остальное время провел, стараясь об этом не думать. Если бы я знал, что у меня есть дочь, все сложилось бы по-другому.

– А я никогда не сомневалась, что у меня есть отец.

– Ты хотя бы иногда обо мне думала?

– Иногда? Так часто, что сейчас уже не могу сообразить, что такого вам сказать, чтобы это не звучало банально.

– А если постараться?

– Для этого еще немного рановато, – прошептала Милли.

– Понимаю, – кивнул головой Том.

– Как вы намерены теперь поступить?

– Наверстать упущенное уже не выйдет, но мы могли бы, если ты не возражаешь, постараться друг друга узнать. Ты могла бы как-нибудь меня навестить. Я живу на севере Висконсина, места там дикие, зато красивые. Я тоже мог бы к тебе наведаться.

– Мне было бы очень приятно, – призналась Милли.

– Тогда обещаю, что так и сделаю. Я привык держать слово.

– Вы отвезете Агату обратно в тюрьму?

– Ничего другого не остается. Если бы я уехал без нее, федералы все равно ее настигли бы, это дело пары часов.

Милли повернулась к Тому и спросила уверенным голосом:

– Что важнее для слуги правосудия: поймать виновного или защитить невиновного?

Он пропустил бы этот вопрос мимо ушей, если бы его не задала дочь.

Пристально глядя на нее, он робко дотронулся до ее щеки.

– Обещаю дать тебе ответ на этот вопрос при нашей следующей встрече. А теперь тебе надо возвращаться домой. Она не придет. Она попросила меня попрощаться с тобой за нее, потому что не хочет, чтобы ты видела, как ее увозят. Не грусти, вы расстаетесь не навсегда, скоро ты сможешь ее навестить. Ты должна мне доверять.

– Передайте ей, что я позабочусь о ее гитаре: никто до нее не дотронется, пока она сама не возьмет ее в руки. Она поймет. Еще скажите ей, что я буду часто ее навещать, – добавила Милли, всхлипнув. – Я никогда не забуду того, что мы с ней пережили.

Том неуклюже вытер ей слезы. Потом этот человек, никогда не знавший нежности, порывисто заключил ее в объятия и крепко прижал к себе.

Объятия отца и дочери длились несколько мгновений. После этого Том нацарапал на парковочном билете, извлеченном из кармана, свой адрес и оставил его на приборной панели.

Распахнув дверцу, он вылез из «олдсмобиля» и стал подниматься на холм.

* * *

Агата смотрела на револьвер, лежавший в открытой сумке у ее ног. Она не сводила с него глаз с момента ухода Тома. Нагнувшись, она вытащила его и сделала глубокий вдох.

– Собралась на охоту? – раздался у нее за спиной голос Тома. Он выразительно смотрел на револьвер у нее в руке.

– Как все прошло? – взволнованно спросила Агата.

– Кажется, хорошо.

– Она уехала?

– Когда шел к тебе, слышал, как отъезжала машина.

– Она мне что-нибудь передала?

– Что позаботится о твоей гитаре и что ты поймешь.

– Забирай. – Она протянула ему револьвер.

– Лучше убери его в сумку. Нам пора.

– Ты наденешь на меня наручники?

Том, не ответив, зашагал к «форду», оставленному на аллее с другой стороны холма. Агата поспешила за ним.

Когда Милли выехала из Санта-Фе, ее машину остановили. Двое вооруженных агентов ФБР приказали ей выйти и с сожалением убедились, что она едет одна. Заставив ее открыть багажник, они обнаружили там только «Гибсон» в потертом кожаном футляре.

Милли ответила на их вопросы и заверила, что ездила на могилу матери. В Филадельфии она действительно подсадила женщину, но та давно вышла, а куда потом направилась, ей неизвестно. На то, что ее пассажирка находится в розыске, ничто не указывало. Она похвасталась, что ее отец – тоже сотрудник Федеральной службы, маршал, если точнее; ясное дело, она воспитана в строгом уважении к закону.

У агентов ФБР не было никаких оснований далее ее задерживать.

Тем временем Том Брэдли и его пленница катили на восток, не спеша предаваясь воспоминаниям и восстанавливая детали прошлого, благо дорога предстояла неблизкая.

Покинув Нью-Мексико и проехав через Колорадо, они в первый раз остановились поесть. Для ужина они выбрали ресторанчик на берегу озера Макконахи в Огаллале, штат Небраска.

Заночевали Том и Агата в отеле, в одном номере.

Со времени разговора между агентом Мэлоуни и судьей Клейтоном прошло четыре дня. В ходе разговора он сообщил судье, что маршал, назвавшийся Томом Брэдли, явился в отделение ФБР в Денвере вместе с разыскиваемой беглянкой. Располагая командировочным удостоверением, оформленным по всем правилам и заверенным подписью самого судьи, он настоял на своем праве лично вернуть ее в тюрьму. Мэлоуни не удержался и сказал Клейтону, что считает неправильным подключение к розыскам ФБР, когда ими уже занимается федеральный агент. Элементарная этика требовала по крайней мере заблаговременно уведомить об этом бюро. Теперь, когда дело было завершено, ордер на розыск был де-факто отменен.

На этом Мэлоуни закончил разговор.

* * *

Утро пятого дня Клейтон встретил на крыльце своего дома: расхаживая взад-вперед, он гадал, почему Брэдли до сих пор с ним не связался, а главное, по какой причине Агату Гринберг до сих пор не водворили в камеру. Директор исправительной колонии подтвердил это дрожащим голосом час назад. Клейтону все это совершенно не нравилось; покидать свой дом ему нравилось еще меньше, не говоря об авиаперелетах, тем не менее он собрал дорожную сумку, позвонил секретарше и сообщил, что ему нужно сегодня до вечера оказаться на севере Висконсина.

Днем он приземлился в аэропорту Дулута, где его ждала машина полиции. В сопровождении трех полицейских он спустя два часа пересек Кимбол. Город остался позади, дальше дорога пролегала по сельской местности.

Сопровождавшие Клейтона полицейские не отличались разговорчивостью, сам судья тоже не стремился завязать беседу. У него была к ним единственная просьба: предоставить ему на месте свободу действий и вмешаться только в случае крайней необходимости.

У распятия на вершине холма они свернули на грунтовую дорогу, вилявшую по совершенно безлюдной местности. Устав от тряски на ухабах, они увидели наконец домик на лесной опушке.