Д'Алава показал это письмо королеве. Она и сама понимала, что надо менять тактику, и у нее были для этого люди, один из которых был слугой у адмирала. Именно он и подсыпал однажды смертоносный порошок в кувшин с вином, стоявший на столе, за которым ужинали адмирал и его брат.

Тело Д'Андело было сплошь покрыто ранами, которые иногда начинали кровоточить. За несколько дней до рокового вечера гугеноты, узнав, что Вольфганг Баварский движется через Бургундию с большим войском, начали собираться в поход. Решили взять с собой пушки, которые — и надо же было такому случиться! — расставлены были вокруг дома Д'Андело и за время своего бездействия порядком увязли в грязи. Д'Андело приказал переместить пушки к воротам и сам принялся помогать, ибо был силен телом и духом, но вдруг побледнел и рухнул на колени. Подбежавший врач, раздев его, обнаружив на его теле многочисленные кровоподтеки; кровь струилась из ран, большинство из них Д'Андело получил в Бретанском походе и которые теперь открылись, не успев полностью зажить.

Он потерял много крови, но ее удалось все же остановить, однако Д'Андело заметно ослаб и еле держался на ногах. Ему требовался как минимум месяц для поправки здоровья. А спустя несколько дней он уже со своим братом пил вино из кувшина, который услужливо поставил на стол Доминик Д'Альб. Неожиданно Д'Андело вскочил с места и схватился рукой за горло, другой судорожно начал рвать ворот рубахи. Обеспокоенный Колиньи спросил, что случилось. Вместо ответа тот указал пальцем на кувшин с вином; изо рта у него пошла кровавая пена, он покачнулся и упал. Адмирал подбежал к брату и взял его за руку: Д'Андело не подавал признаков жизни. Немедленно позвали лекаря. Тот прибежал, склонился над мертвым телом, раскрыл рот, осмотрел горло, язык и сразу же бросился к столу. Заглянув в бокал, на дне которого оставался серовато-розовый осадок, он сразу понял, в чем дело.

— Вино было отравлено, — объявил лекарь.

Доминика Д'Альба тут же схватили. Вначале, все отрицая, ночью под пытками он признался, что порошок дал ему некий немецкий лекарь, служивший королю. Он уверил его, что это эликсир долголетия, который принесет бессмертие адмиралу. Отравителя без труда изобличили в обмане и утром следующего дня повесили на воротах крепости. Войску, дабы не создавать ненужной паники, было объявлено, что открылись старые раны Д'Андело, от чего он и скончался.

Это радостное известие пришло, когда двор пребывал в Шалоне. Д'Алава вновь убедился во всемогуществе сверхъестественных сил, посредством которых удалось умертвить еще одного врага, о чем и написал опять своему королю. Позже, когда они остались вдвоем, Екатерина рассказала ему о чудодейственном порошке, изготовленном миланцем Рене, а потом показала бронзовую фигуру Д'Андело во весь рост, одиноко и угрюмо стоящую в одном из подвалов Лувра. На шее статуи были до упора закручены все винтики, в то время как в других крепления были ослаблены.

По поводу такой удачи целый день звонили во всех церквах Шалона.

Адмирал же отделался легким головокружением, хотя пил то же вино, что и брат. Разгадку знали сам адмирал и его врач. После случая с отравленным яблоком Колиньи стал принимать противоядие, которое рекомендовал Конде Лесдигьер, но Д'Андело не стал утруждать себя этим, уверяя всех, что его жизнь не столь значима, как жизни принца и адмирала, хотя начавшиеся военные действия в 1568 году должны были заставить его задуматься.

Как бы там ни было, Д'Андело наказал сам себя за самоуверенность. А по поводу судьбы его брата астролог Екатерины сказал, что созвездие адмирала недосягаемо теперь для взора, хотя есть вероятность, что в течение нескольких последующих лет оно покажется и будет при этом блистать ярче обычного, что обычно предвещает близкую гибель человека.

Тем временем Вольфганг Баварский, возмущенный подлым убийством Конде, назвал Карла IX бездушным тираном и с 15-тысячной армией вторгся в Бургундию. Пройдя ее с востока на запад форсированным маршем, он переправился через Луару у Ла-Шарите и взял направление на Лимож. Узнав об этом, герцог Анжуйский двинул свое войско в Берри на соединение с частями герцогов Немурского и Д'Омальского.

Обе армии параллельными курсами шли на юго-запад.

Навстречу герцогу Баварскому в мае из Сента спешил адмирал Колиньи.

Встреча была назначена близ Лиможа. И она состоялась, несмотря даже на внезапную смерть герцога Баварского.

Колиньи внезапно напал всеми своими силами на объединенную армию католиков, но, под давлением артиллерии и неожиданно подоспевших итальянцев, вынужден был отступить. Отсюда протестанты начали один за другим захватывать города и 24 июля подошли к Пуатье, где сидел с войском Генрих де Гиз. Но герцог Анжуйский помог своему кузену, и обе армии отошли: одна в Турень, другая к Монконтуру. Здесь и началось 3 октября решительное сражение, в котором Колиньи потерпел крупное поражение, лишившись значительной части своей армии. Причина в том, что ему пришлось разделить свои полки и отправить часть их под командованием Монтгомери освободить Беарн, который был захвачен графом Антуаном де Торрид, по указанию короля.

Разбив католиков, Монтгомери поспешил навстречу Колиньи, к ним присоединилась и королева Наваррская.

В начале января 1570 года объединенное войско протестантов двинулось в сторону Тулузы, где надлежало найти новые резервы для ведения войны в сердце Франции, там, где располагался королевский двор.

Екатерина к тому времени уже порядком устала от бесконечной войны. Но ее сильно беспокоило, что протестанты, вновь пополнив свои ряды мятежными дворянами с юга страны и немецкими ландскнехтами, начинают приближаться к сердцу Франции — Парижу. Кроме того поползли слухи, будто нидерландские повстанцы, сумев ускользнуть из-под жестокой карающей руки Альбы, вознамерившегося колонизировать эту страну для своего короля, уже присоединились к войску Колиньи у самых стен Ла-Шарите. На западе активизировался Ла Ну, заняв к тому времени Ниор и Сент, не говоря уже о Ла Рошели, где королева Наваррская ускоренными темпами собирала свежие полки.

Екатерина не любила войн и вела их лишь потому, что ее вынуждали к этому католики с одной стороны и гугеноты — с другой. Мир в королевстве был для нее дороже всего, она стремилась к процветанию Франции. Ей, по сути, было глубоко наплевать на религию: та или эта — какая разница? Лишь бы не мешала спокойно сидеть на престоле ее сыновьям, о счастье и благоденствии которых она всегда и пеклась. Только это неизменно руководило поступками королевы, и именно тревога за детей заставила ее вторично искать перемирия в мае 1570 года. Первый раз это случилось в апреле, а до того она переписывалась с Жанной, стараясь прийти к полюбовному соглашению. Но гугеноты предъявили слишком непомерные требования, и правительство ответило отказом, мало того, выдвинуло свои, словно у него были силы для ведения войны, как будто не ему угрожала сейчас многочисленная и хорошо вооруженная армия мятежников. Сознавая свою силу, повстанцы в Ла-Шарите встретились с посланцами Екатерины, обеспокоенной продвижением гугенотов и вновь предлагавшей мир. Послом ко двору был отправлен все тот же Телиньи, будущий зять адмирала, который вел переговоры в апреле. На этот раз стороны пришли наконец-то к обоюдному согласию, и 17 июля 1570 года в Сен-Жермене был подписан мирный договор, так называемый Мир королевы. Протестантская партия стала общепризнанной, несмотря на решительные возражения папы, Испании и семейства Гизов; богослужение разрешалось во всех предместьях, исключая двор; и, наконец, мятежникам были отданы сроком на два года целых четыре города: Ла Рошель, Коньяк, Монтобан и Ла-Шарите.