был на Мещанской. В окнах лаборатории горел свет, чуть поодаль, на улице были припаркованы два черных легковых автомобиля. Войдя в помещение, Кончак нос к носу столкнулся с Петуховым, нагловатым молодым человеком в форме офицера ОГПУ. Положение, которое Петухов занимал в лаборатории, Кончак определял для себя как «комиссар-надсмотрщик». В отличие от начальника токсикологической лаборатории Майоранского, который был медиком, Петухов специального образования не имел. В его задачу, насколько мог судить Борис, входило наблюдение за всем, что происходило в лаборатории.

– Кончак, где вас носит? – спросил Петухов, вплотную подойдя к Борису.

– Я был на Новинском, – буркнул Кончак, отстраняясь. – Не ближний свет…

– Ладно. Слушайте меня внимательно. Сейчас вам надо будет продемонстрировать возможности этого вашего препарата… Опыт будет проводиться в особых условиях.

– Каких особых условиях?

– Идемте, – сказал Петухов, увлекая Бориса за собой дальше по коридору. – В ваших интересах, Кончак, чтобы все прошло гладко.

«Да это я и без тебя понимаю», – подумал Борис.

Они вошли в комнату, где обычно производились опыты на собаках и других животных, и Кончак застыл на месте как вкопанный. Посреди комнаты на столе лежал мужчина, одетый в старую больничную пижаму. Руки и ноги его были привязаны ремнями к столу. На вид мужчине было лет сорок, но, присмотревшись, Кончак понял, что на самом деле он был моложе, но сильно изможден. Когда Борис и Петухов вошли в комнату, человек на столе повернул голову и молча посмотрел на них. В глазах его читались тоска и ужас.

– Это кто такой? – тихо спросил Борис, не отводя взгляда от человека на столе.

– Ваш клиент, – прошипел ему в ухо Петухов.

– Вы что, хотите сказать, что опыт будет проводиться на живом человеке?

– Именно так.

– Но ведь он же… умрет.

Внутри у Кончака все похолодело.

– Скорее всего, – ответил Петухов.

– Но ведь это незаконно!

– Послушайте, Кончак, бросайте эти ваши буржуазные штучки! Законно – незаконно… Вам за это ничего не будет!

– Но кто он?

– Он? Враг народа, приговоренный за свою контрреволюционную деятельность советским судом к высшей мере наказания. Его…

Петухов быстро взглянул на часы.

– …Его должны были расстрелять почти сутки назад. Так что формально он уже мертв. Пусть напоследок послужит делу пролетарской диктатуры.

– Нет, я не могу…

– Прекратите, Кончак! – прошипел Петухов. – Вы меня что, не понимаете? Я же говорю: в ваших интересах… Знаете, меня тут некоторые товарищи в управлении спрашивали: а наш ли этот Кончак? А я им говорил: наш! Наш в доску! Ценный кадр! Так что давайте без фокусов и этих… интеллигентских всхлипов.

Кончак молчал.

– Я зову наших гостей, – прошептал Петухов и быстро вышел из комнаты.

Кончак медленно повернулся и направился к вешалке. Надел халат и застегнул его на все пуговицы.

Тут дверь в комнату открылась, и вошли трое – начальник токсикологической лаборатории Георгий Майоранский в штатском костюме и двое в форме. Их Кончак не знал. За гостями следовал Петухов. От его развязности не осталось и следа, он был воплощенная почтительность.

– Товарищи! – обратился он к вновь прибывшим. – Это – наш главный специалист по вопросам особых органопрепаратов – товарищ Кончак. Он, значит, нам сейчас продемонстрирует…

Кончак подошел к стоявшему у стены шкафу со стеклянной дверцей и достал оттуда шприц, флакон с препаратом, спирт и вату. На деревянных ногах подошел к столу и снова взглянул на обреченного мужчину. Больше всего на свете Борис боялся, что тот начнет кричать. Но мужчина молчал и только неотрывно смотрел на Кончака.

– Как вас зовут? – вдруг спросил Борис.

– Иван Арнольдович, – тихо ответил человек на столе.

– Не волнуйтесь, Иван Арнольдович, – сказал Кончак. – Я сделаю вам укол, это не больно.

Мужчина не ответил. Кончак закатал рукав его пижамы и протер предплечье ваткой, смоченной в спирте. «Хотя зачем? – подумал он. – Этот человек все равно сейчас умрет…» Укол он сделал быстро и легко.

Начальник лаборатории Майоранский сделал шаг вперед и негромко спросил Кончака:

– Сколько ему осталось?

«Зачем он при нем?» – внутренне сжался Кончак.

– Двадцать минут, не более.

…К себе в Даев переулок Кончак добрался, когда была уже глубокая ночь. Он прошел через ворота во двор и остановился у входа в подъезд. Взялся за ручку и вдруг… захохотал. Он смеялся и не мог, не мог остановиться.

– Что с вами, товарищ? – раздался у него за спиной голос.

Кончак обернулся, продолжая смеяться. Перед ним стоял незнакомый мужик, по виду простой работяга – в кепке, пиджаке и косоворотке.

– Извините! Извините, товарищ! – проговорил Кончак, давясь смехом. – Все в порядке! Просто… понимаете… Кроликов ей жалко!

Москва, наши дни

Спустя пару дней я сидел в кухне на Новинском и завтракал. Катька положила мне в тарелку яичницы с колбасой и сыром и села за стол, положив голову на сплетенные пальцы рук.

– Н-да… То, что ты рассказываешь, очень интересно, – задумчиво произнесла она. – И ведь все это было у нас под носом… Все эти книги стояли на полках, надо было только взять их и прочитать.

– Ну, часть этих книг некоторые пытались запихнуть на чердак, – заметил я, накалывая на вилку кусочек колбасы, – но в целом ты права – надо было просто прочитать.

– Так, значит, ты считаешь, что прадед изобрел что-то вроде технологии двойного назначения.

Я прожевал кусок яичницы и глотнул кофе.

– Возможно…

– Что же, многое теперь становится понятным, например, почему после смерти прадеда мы не слышали о лизатотерапии.

– И почему бабушка Ариадна Павловна ушла из науки. После такого реприманда заниматься лизатотерапией в СССР не могла даже дочь академика Заблудовского. Не исключено, кстати, что с этим связан и ее разрыв с загадочным Кончаком…

– Слушай, а почему именно лизаты? Почему врачи на суде не признались, что отравили Менжинского ядом кураре?

– Вот это – хороший вопрос. Не знаю. Возможно, просто случайность. А может быть… Нет, не знаю…

Несколько секунд мы молчали.

– Слышь, Кать, теперь, когда мы ответили на некоторые старые вопросы, у меня возник новый, – медленно проговорил я.

– Какой же?

– Почему нас не тронули?

– Ты на что намекаешь?

– Да ни на что… Но ведь всех, кто был к этому хоть как-то причастен, ликвидировали! Левина, Казакова, Ходоровского, Виноградова…

– Может быть, мама права, когда говорит, что прадед просто вовремя умер? Нет человека – нет дела.

– Может быть… Но, как думаешь, он знал?

– Знал что? Мы ведь не уверены в том, что убийства были… Это ведь Вышинский так говорил!

– М-да… ты права. Но в итоге выходит, что «мертвая вода» победила «живую»?

– Выходит, что да. А ведь из этого могло получиться что-то интересное, правда?

– Наверное.

– Слушай, ну почему в нашей стране