Вполне довольный собой, Казанова вместе с Помпеати-Арандой прибыл в Англию. С первых же шагов страна поразила Казанову своей чистотой, здоровой пищей, благоустроенными дорогами, удобными почтовыми экипажами, выносливыми лошадьми и обустроенностью городов. Все эти достоинства он успел подметить, когда ехал из Дувра в Лондон. В английской столице он приказал везти себя прямо к мадам Корнелис, как называла теперь себя Тереза, взявшая фамилию своего последнего любовника. Однако к Терезе его не пустили, а направили по адресу, куда, как сообщил лакей, Тереза прибудет вечером, дабы поужинать с ним. Неприятно удивленный Казанова тем не менее послушно поехал по указанному адресу и нашел там дом, полный слуг, радостно встретивших «молодого хозяина», то есть Помпеати-Аранду, коего они величали «мистером Корнелисом». К Казанове челядь отнеслась с некоторым опасением; прибывшая к вечеру Тереза также гораздо больше радовалась сыну, нежели бывшему любовнику и даже забыла предложить Казанове остаться на ночь у нее в доме. Ему пришлось напомнить, что, спеша привезти к ней сына, он, прибыв в Лондон, сразу поехал к ней и не успел позаботиться о собственном жилье. Ссылаясь на радость от встречи с сыном, заставившую ее забыть о законах гостеприимства, Тереза приказала отвести гостю довольно удобную комнату. Однако Казанова не стал распаковывать вещи, решив на следующий день снять для себя дом. В Англии он собирался пробыть никак не менее десяти месяцев.

Положение Терезы было отнюдь не блестящим. Постоянного покровителя у нее не было, она содержала знаменитый «веселый дом», который посещали все лондонские аристократы, и несколько раз в год устраивала платные балы для знати. При этом она была по уши в долгах и выходила из дома только по воскресеньям, когда кредиторы не имели права ее арестовать. Содержала более трех десятков слуг, двух секретарей и собственный выезд с шестеркой лошадей. Теперь, когда сын ее вернулся, она надеялась, что он поможет ей вести дела и не дозволит поставщикам обкрадывать ее. Помпеати-Аранда послушно соглашался с матерью, однако восторга ее планы у него явно не вызывали. Сестра его Софи была очаровательной девочкой, играла на клавесине, пела итальянские и французские песенки, смеялась и радостно называла Казанову папой, чем вызывала недовольство матери. Соблазнитель при всех, в открытую, восторгался Софи, а когда положение Терезы стало поистине критическим, он предложил поместить девочку в пансион для благородных девиц и оплатил ее содержание на год вперед, тем самым получив право навещать ее в любое время. Тереза, теперь упорно отрицавшая родство Казановы и Софи, насколько было в ее силах, препятствовала общению бывшего любовника с девочкой.

Сняв небольшой особняк в центре Лондона, Соблазнитель начал вести привычную для него жизнь: представления, обеды, клубы, карты, рауты. Однако английское общество весьма сдержанно встречало иностранцев, ненавязчиво, но неотступно побуждая их принимать правила и законы, принятые в здешнем свете. Первый промах Казанова совершил за карточным столом, уплатив проигрыш звонкой монетой. Чопорная леди преклонных лет объяснила, что в Англии не принято расплачиваться золотом — для этого существуют различного достоинства ассигнации. «Но, разумеется, иностранец вправе этого не знать», — вежливо добавила она. Из этого Казанова сделал вывод, что страна, где бумажные деньги предпочитают золоту, должна иметь процветающую банковскую систему, обеспечивающую рост благосостояния всей нации. Когда расчеты в звонкой монете ведутся только с чужими странами, а внутри страны жители охотно расплачиваются бумажками, значит, они доверяют своему правительству и своим банкирам.

Не принято было приглашать знакомых домой на обед. Приглашали в таверну, и каждый расплачивался за себя. Когда Казанова говорил англичанам, что держит стол, те вежливо кивали в ответ, всем своим видом давая понять, что подобная прихоть может прийти в голову только иностранцу. Обходясь за обедом без супа, десерта и практически без хлеба, островитяне полагали, что весьма на этом выгадывают. Хотя, по словам Казановы, за обедом они поедали такое количество жареного мяса, запивая его совершенно немереным числом кувшинов «удручающего напитка» — пива, что ни о какой выгоде и речи быть не могло. При этом вареное мясо и бульон из-под него за еду не признавались и считались годными исключительно для собак. Даже слуги не считали возможным есть вареное мясо. Поражало венецианца и количество чая, выпиваемого англичанами, и горы съедаемых ими бутербродов. Салаты готовили только в домах знати, и то чрезвычайно редко, пиво подавали даже у английских лордов. Пить пиво вместо вина венецианец так и не научился — как ни пытался; промучившись какое-то время без привычного питья, он стал втридорога покупать французское вино. Столь же дорогим оказался и повар, коего нанял Казанова, дабы обедать дома. Зато его повар умел готовить не только жареное мясо и солонину, но и превосходные супы, закуски, французское рагу и десерты, без которых обед поистине не мог считаться обедом. Поэтому, в отличие от англичан, итальянцы, проживавшие в Лондоне, из числа как старых, так и новых знакомцев Казановы, с удовольствием приходили к нему отведать великолепных супов и десертов. Казанова всегда был рад гостям, ибо обедать в одиночестве было для него поистине нестерпимо. При отсутствии собеседников он начинал тосковать и у него пропадал аппетит.

Досаждало Казанове и незнание языка — разумеется, французского, и, разумеется, англичанами. Для него французский был идеальным языком аристократов и философов, английский же производил на него настолько отталкивающее впечатление, что поначалу он даже отказывался именовать его языком, а говорил лишь про «жеваные слова». Если на континенте даже жрицы продажной любви говорили по-французски, то здесь в публичных домах изъяснялись по-английски, что вкупе с английским типом красоты Соблазнителя никак не устраивало. Его приятель, лорд Пембрук, однажды порекомендовал ему десяток девиц легкого поведения, пользовавшихся успехом у английской знати и умевших изъясняться по-французски. Казанова по очереди приглашал их к себе на ужин и, поговорив немного, отсылал, не пытаясь даже раздеть их. Все они наводили на него ужасающую тоску. Манеры англичанок поистине ставили его в тупик. В «Мемуарах» он вспоминает, как однажды вечером, когда он никак не мог найти фиакр, дабы добраться домой, некая очаровательная девушка, сжалившись над ним, подвезла его в своей карете. По дороге Соблазнитель, разумеется, представился, рассыпался в комплиментах, целовал ей руки, а добравшись до дома, выразил желание вновь встретиться с ней. Загадочно улыбнувшись, красавица не ответила ни да ни нет, попрощалась и уехала. Недели через три, увидев ее на одном из приемов, он подошел к ней словно к старой знакомой и, оторвав ее от чтения газеты, напомнил об их встрече, а заодно попросил представить его знатной особе, прибытия которой ожидали с минуты на минуту. Отложив газету, красавица взглянула на него и невозмутимо заявила:

— Увы, сударь, но я не имею чести вас знать.

— Но ведь я представился вам, сударыня! Разве вы не помните?

— Я вас прекрасно помню. Но я не могу причислить вас к числу своих знакомых только на основании того, что подвезла вас, а вы сообщили мне свое имя.